Правитель Пустоты. Цветок пустыни
Шрифт:
Здесь путников ждал сюрприз. Все видимое пространство небольшой площади оказалось заставлено палатками, временными лачугами из палок и тряпок, где-то виднелись потушенные очаги. Везде сидели люди, пытавшиеся укрыться под дырявыми крышами своих худых построек.
— А вот и погорельцы из Быстриц, — негромко произнес Ашарх, останавливая кобылу.
В одной части площади раздавались громкие разговоры и слышались ругательства. Несколько вооруженных алебардами стражей пытались силой заставить людей сняться с места. Они пинали хлипкие постройки, разгоняя окриками любопытных
— А ну пошли вон отседова, псы плешивые! — орал один из стражей.
— Бездомным тут не место. Дайте честному люду ходить! — поддерживал его напарник.
В этот момент из соседнего шалаша поднялся внушительных размеров мужчина. Его окладистая рыжая борода закрывала половину лица, а крепкие кулаки, какие бывают только у кузнецов и воинов, угрожающе сжимались. Один только вид сурового гиганта заставил стражников невольно отступить.
— А ну подайте нам сюда главного жреца! Он нас дома лишил, детей родных пожег, а теперь прячется как трусливый гоблин в своем храме! — прогрохотал рыжий кузнец.
На площади сразу же, словно из воздуха, появилось еще несколько стражников, которые принялись обступать дерзкого оратора со всех сторон. Неумелые воины ощетинились алебардами, молча направив их на нарушителя. Но кузнец был не так прост — он внезапно схватил одного блюстителя порядка за шею, оттеснив его оружие, сжал покрепче и бросил прямо на мостовую. Задыхающийся солдат хватался за горло и сипел, пока его не обступили стражи и не отволокли подальше.
— Тебе это так с рук не сойдет, сукин сын! Уж теперь-то мы от вас точно избавимся подчистую, как от заразы! — прокричал один из них, пока остальные спешно отступали.
Стражники испарились с площади, унеся с собой пострадавшего. Кузнеца мгновенно обступили погорельцы, кто-то похлопывал его по могучей спине, другие лишь качали головами и хмурились.
Ашарх в это время достал из кокона тряпок исхудавшего мальчика, который безостановочно трясся в ознобе. Его белое лицо было искривлено маской страдания. Мужчина поднял на руки свою ношу и понес ее через всю толпу, прямо к рыжему кузнецу, возвышающемуся над людьми как маяк над морскими валами. Лантея незримо ступала рядом. И с каждым их шагом все больше людей поднималось со своих мест, завороженно смотря на бледное тело ребенка.
Откуда-то раздавались неясные шепоты, а потом и крики — мальчика узнали, его окликали по имени, но больной почти не реагировал. Рыжий гигант издалека заметил процессию и двинулся навстречу, ловко перехватив у Аша изувеченное дитя.
— Витим! Сынок Имая! Живой, но весь горит!
— Ножки его изуродованы!
— Бледный совсем! Знахарей покличь!
— Эх, как парнише сказать, что вся семья-то его сгорела?
— Сиротка он теперь. Жаль мальчугана.
— Вот что поганец-жрец натворил! Дитя невинное на всю жизнь калекой сделал!
Толпа вокруг волновалась как живое море. Со всех сторон спешили люди, чтобы посмотреть на выжившего мальчика, коснуться его лба, попричитать. Где-то пробивались к больному старухи-знахарки, кто-то нес котлы с чистой водой, а другие искали одеяла и чистые тряпки.
Ашарх отступил назад сразу же, как его ношу забрали. Он ловко протиснулся обратно к Корице сквозь толпу, ему хотелось оказаться как можно дальше от происходящего, чтобы не пришлось с натянутой улыбкой выслушивать благодарности селян. Лантея же, напротив, суетилась вместе с остальными, иногда ловя на себе вопросительные взгляды.
Именно в этом момент где-то с соседних улочек раздалось лошадиное ржание и послышались суровые выкрики.
— Разойдись!
— Дорогу!
На крохотную центральную площадь, которая и так уже достаточно была заполнена бездомными погорельцами и любопытствующими жителями Зинагара, ворвался крупный конный отряд стражи в кольчугах, вооруженный гораздо серьезнее, чем те несколько солдат, которые изначально противостояли рыжему кузнецу. Из табуна фыркающих вороных коней с хмурыми всадниками гордо выехал верхом на вышколенном жеребце зарамской породы жрец. Это был достаточно молодой мужчина, которого жизнь уже успела наградить круглым брюхом и проредить его светлую бороду. Одет он был в роскошные жреческие одежды, украшенные богатой серебряной вышивкой. Тибост поднял обе руки, унизанные перстнями, вынуждая всех на площади замолкнуть, и начал вещать:
— Мудрейший глава города Вех Кариус и я, верный служитель могучего Залмара, почтили вас великой милостью, жители деревни. Мы великодушно приняли вас в гостеприимном Зинагаре, как истинные верующие позволили вам временно здесь найти приют, окружили заботой и теплотой! Но что же мы получили в ответ? Лишь черную неблагодарность! Вы не только осмелились поднять руку на стража закона, так еще и опорочили служителя Залмара грязной клеветой!
На площади начались волнения, с разных концов послышались недовольные крики толпы.
— Убийца!
— Душегуб!
— Будь ты проклят!
— Жрец — поджигатель! Вздернуть его!
Лицо Тибоста искривилось, он поджал сухие губы и кивнул своим сопровождающим. Всадники начали сдавливать толпу с краев, угрожая затоптать скандирующих погорельцев. Общий шум стал тише, но кое-где начались драки со стражниками.
— Я возмущен до глубины души! Как верующие могут без доказательств и свидетелей пытаться в чем-то обвинять жреца бога, который чист душой и телом, всегда соблюдает Заветы Залмара, добр к верующим и открыт перед истиной! Это гнусно! — прокричал Тибост, прижимая ладонь к груди.
Неожиданно в середине столпотворения началось активное движение. Люди подняли над головами щуплое тело Витима, завернутое лишь в одеяло. Словно великого полководца, бледного юношу несла над площадью волна человеческих рук, пока мальчик не оказался прямо перед глазами жреца. Витим был слаб, лицо его осунулось, на щеках залегли тени, а веснушки теперь выглядели мрачными пятнами. На мгновение одеяло распахнулось, открывая ужасные, наполненные гноем и сукровицей, раны на ногах. Мальчик вытянул вверх руку, в которой была зажата богатая металлическая фляга, украшенная камнями.