Правнучка стрелы
Шрифт:
Он почти был уверен, что ему это зачтётся. Чем чёрт не шутит, а вдруг это очень важные менты из Москвы, и его, Федю Тишина, определят в очередной раз к хозяину, на зону. Похоже, что «мусорилы». Были бы беспредельщики, они сначала его обчистили бы по полной программе, натурально и документально…А на зоне можно жить («только б выжить») и славно можно время коротать. Главное – с порога подфартить смотрящему из законных или тому, кто в паханах там ходить будет… из авторитетов. Тут Федя осечки не произведёт. А за то, что кого и вляпает, сдаст, он отмажется. Ибо то – не свои, а все – канцелярские крысы, не знающие
Вывозить отсюда обезглавленное тело было бы почти не возможным делом. Да и тут же, на законных основаниях, захоронить или кремировать, не реально. Поступить так – означало сдать себя с потрохами организованной преступной группировке, где всё повязано. И тогда не могло бы идти ни какой речи не только о возмездии, но и малейшем торжестве справедливости.
– Вот, что, Федя, – глубокомысленно сказал Зуранов, – пока оставим всё, как есть. Поехали к тебе в гости. Думаем, что живёшь ты, хоть и в гордом одиночестве, но не очень бедно.
– А я и не против,– оживился Тихий, – в доме всякий коньячок найдётся. «Браслеты» только с меня сбросьте, а я уж в долгу не останусь.
– Никто, Федя, из нас даже издали не походит на идиота,– резонно заметил Гранкин.– Пойдём в машину. Мерседес подан!
– А если я не скажу, где проживаю,– заупрямился Тишин.– Можете стрелять, но не…
Разумеется, договорить он не успел. Интеллигентный и в недавние времена очень человеколюбивый еврей Шнорре со всей силы ударил ногой уркагана чуть пониже живота. Тишин скрючился от боли, повалившись на землю. Едва на ногах устоял атлетически сложенный и тренированный Зуранов, ибо был соединён с убийцей наручниками.
– Если тебе, мерзкое отродье, мало такого аргумента, то могу, к примеру, выколоть тебе глаз, отрезать ухо или прострелить ногу. – Шнорре сплюнул в сторону.– Решай! Только побыстрее! Даже быстрее, чем совокупляются кролики.
Зуранов приподнял с земли стонущего от боли, уркагана и поволок его к машине. Тот окончательно и бесповоротно решил делать всё, что ему прикажут странные, решительные и непонятные господа.
До места они добрались быстро. Трёхэтажный, не очень, но крутой особняк Тишина стоял почти в стороне от Матвеевки. И его ни коим образом нельзя было сравнить с тем домиком, где проживала, в центре села, подруга покойной Зинаиды, педагог-пенсионер Эльвира Николаевна Вдовина. Здесь, рядом с домом Тихого, находился и шикарный гараж, разумеется, уходивший в глубину ещё на два этажа. Наверняка, в нём, кроме «Ланд Крузера» семейства Шнорре, находилась ещё пара трофейных машин…возможно, для продажи. Ключи от его ворот и дверей особняка лежали в надёжном потайном месте, в металлическом ящике, скрытом от посторонних глаз.
Распивать чаи и коньяки с бандитом у них не имелось времени и желания. Тишин безропотно открыл два сейфа, в которых хранились деньги и кое-какие драгоценности. Возможно, кое-что он утаил, что не очень расстраивало друзей, частных сыщиков. Правда, предприимчивый и скуповатый Гранкин взял себе лично, на память, три серебряные вазы и небольшую металлическую банку с непонятным кавказским орнаментом на крышке и на её четырёхгранных боках.
– Кроме всего прочего, Дэн, – сказал Зуранов,– найди жестяной поддон, чтобы умещался
После того, как они ушли, Тишин вкрадчиво, упавшим голосом сказал Зуранову:
– Слышь, брателло, может, договоримся. У меня золотишко и камешки, на чёрный день, зарыты. Брось ты их. Мы с тобой заживём, как надо. Когда их уберём, то я скажу, где и что искать.
– Наверняка, в оранжерее. В углу, на грядке, где у тебя розы китайские цветут, и хламу хватает. Ты же тупой.
– Откуда ты знаешь, что тайник находится там?
– На твоей роже всё написано, трусливый шакал. Даже добро спрятать, как следует, не в состоянии.
Алексей нашёл в одной из кладовочек толстую длинную верёвку, снял с бандита и себя наручники. Тишин воспользовался паузой и успел ударить Зуранова хрустальной вазой, но тот увернулся. Поэтому удар пришёлся не в висок, а в плечо. Ответ был мгновенным и обычным: кулак сыщика стремительно нащупал солнечное сплетение отживающего свой век «шестёрки».
Он прочно спутал Тишина верёвкой по рукам и ногам. Потом привязал его обмякшее тело к радиатору парового отопления, на кухне. Пришедшему в себя бандиту Зуранов просто сказал:
– Чудной ты человек, Тихий. Ты надеялся убить меня хрустальной вазой? Чушь! Ибо мои голова и тело выдерживали и не такую… осаду. Ты – жалкая мышь по сравнению со мной. Но не в том твоя беда. Многие сотни тысяч людей на Земле живут честно, не корча из себя супербоевиков и крутых. И это люди! Они живут нормально, как и подобает людям. А ты – гнида…
– Пощади! У меня было трудное детство… Я буду орать на весь дом. Меня услышат,– бандит от страха говорил почти шёпотом, голос его охрип.– Меня спасут…
– Никто не услышит. Ты живёшь почти за селом. А если бы кто и услышал, то перекрестился и в тайне порадовался бы тому, что ты больше никому не понаделаешь гадостей. Я уверен, что грехов на тебе, тварь ползучая, очень много.
В дом вернулись Гранкин и Шнорре. Каждый в руках держал по две канистры с бензином. Они сделали всё, как надо. Сотворили длинную «дорожку» из горючего, и протянули её далеко за пределы частной усадьбы, почти к автомобилю.
– Ты, Арнольдович, можешь попрощаться с садистом, убийцей твоей жены, Зинаиды Марковны,– Зуранов отошёл в сторону от уркагана. – Представь, как он отпиливал ей голову ножовкой, представь! Она умирала в страшной агонии. Ты можешь отрезать ему нос, выколоть глаз…
– Всё я понимаю,– тихо ответил Шнорре.– Много бы я дал за то, если бы те господа, которые легли под американскую «демократию» и активно борются за отмену смертной казни вот таких подонков, как данный кусок дерьма, почувствовали их «шалости» на собственной шкуре.
– Многих гадов лечат, как бы, от психических заболеваний,– заметил Гранкин,– а потом выпускают на свободу, и они продолжают творить свои чёрные дела.
– Я ведь и, вправду, не прошёл, без базара, медицинского обследования,– прохрипел Тихий.– Ведь меня нельзя убивать. Ведь меня даже не судили, мне не было предъявлено обвинения. А я могу вам много рассказать такого, что вам пригодится… ведь я ещё и не жил на свете.