Право быть человеком
Шрифт:
– Вслух, - поспешно вставил добрый и сострадательный.
– Тогда испытание растягивается на неделю, - констатировал факт уставший.
– Быть посему, - заключил безразличный.
– А во сне считается?
– мрачно осведомилась я, чувствуя некий подвох.
– Считается, - с невыразимым удовольствием произнес брюзга.
– И так тебе было дано послабление.
Я красочно представила себя, спящую с заклеенным пластырем ртом. Или нет, лучше серой такой лентой, которой прорванные трубы латают. Уставший судья посмотрел на
– Все, забирай своего друга, - прищелкнул пальцами сочувствующий судья.
– И помни, дитя мое, - тоном священника изрек он.
– Терпение - вот высшая добродетель. Терпение и сострадание.
Металлист ожил, осмотрелся с изумлением по сторонам, увидел меня. Шагнул навстречу.
– Опять мы по твоей милости оказались непонятно где?
– чуть ли не взвизгнул он.
– И когда ты только научишься поступать по-человечески?
Вот так! Впрочем, а что я еще ожидала?
– У тебя есть время передумать, - ровным голосом сообщил спокойный судья.
Брюзга с непередаваемым злорадством уставился на меня. Я отрицательно покачала головой. Металлист тем временем осилил последние семь шагов, разделявшие нас за все время предыдущего, с позволения сказать, торга. Уста его сахарные извергали не самые лестные отзывы о моих умственных способностях.
– Ладно, сама напросилась, - обреченно сказала я. Достала ракушку.
– Эх! Лучше бы я превратилась в дракона.
Ухоженного сада больше не было. Собственно, никакого сада больше не было - вместо него была огромная воронка, в центре которой сидели Илана, я и металлист.
– Второй раз за последние полгода, - грустно сказала денебка.
– А что случилось полгода назад?
– сочувственно спросила я у нее.
– Иззя?
Илана кивнула:
– Он, родимый. В тот же портал улетел.
– Так вот куда ты угодила, растяпа!
– встрепенулся металлист.
– А я-то гадал, где это мы были! Смотри, что стало с садом Иланы по твоей милости, - укоризненно уставился он на меня.
Я набрала было воздуху в легкие для достойного ответа, но вовремя одумалась. Денебка посмотрела на меня понимающим взглядом.
"Крепись, Лиса", - услышала я голос Иланы в голове.
– "Это ненадолго".
"А он совсем ничего не понимает?" - мрачно подумала я.
Ветеранка пристально пригляделась к затылку карабкающегося вверх металлиста.
"Осознает, что неправ", - медленно сказала она, - "но ничего не может с собой поделать. Почему так все получилось, не помнит. Плохо".
"Почему?"
"Либо себя возненавидит, либо тебя", - пожала плечами Илана.
– "Человек очень слабое создание".
Мое и без того кислое настроение скисло окончательно:
"Совсем безнадежно?"
"Почему же?" - удивилась
– "Вероятность благополучного исхода всегда есть".
"И при каких же это условиях?"
"Любовь", - просто ответила она.
– "Настоящая, а не то, что за нее принимают".
"?"
"Страсть, порыв, ну и так далее. Ладно, полезли наверх, что ли".
"Вот влипла", - мрачно подумала я.
– "Либо без напарника останусь, либо…"
О втором "либо" мне даже и думать не хотелось - слово "любовь", порядком затасканное на моей планете, мне ни разу в воплощенном виде не встречалось. Влюбленность - да, сплошь и рядом. У меня даже со временем начало складываться впечатление, что так называемая "любовь" между мужчиной и женщиной - некая уловка природы для продолжения рода. Одна нервная Жозефина со своей кочергой чего стоила.
Или это, создание совместного дела, использование друг дружки - тоже достойная замена. Непонятно чему.
Что есть любовь? Как понять, мне, однажды схлопотавшей от бой-френда, и очень чувствительно, что это такое?
Конечно, я еще мало жила на белом свете, но…
"Вылезай уже, философ - оптимист!" - раздалось в моей голове.
Я очнулась от тяжких дум ("А, чего там думать-то? Будь, что будет!"), и полезла вверх.
До вечера следующего дня мы ровняли землю в саду, копали пруд, и таскали тяжелые камни для альпийской горки, слава богу при помощи телекинеза. Бесам в святая святых жилища денебки вход был воспрещен, пришлось самим батрачить, аки неграм на плантации. Металлист работал наравне со всеми, не выделывался, но нет-нет, да отпускал ехидный комментарий в мой адрес. Я поначалу было дергалась, а потом привыкла.
Друид - тот вообще не обращал на Илью никакого внимания. У него, уколотого ядовитым отпрыском кактуса (уничтоженного нашим с металлистом возвращением), временно отнялись слух и запах. Зато память у Антона была преотличная, и говорить на языках растений он не разучился - так обновил сад денебке, что та была готова расцеловать нашего древесного товарища. Правда, не все растения повторяли прежние, но ядовитый кактус был точной копией предыдущего, за одним исключением - на сей раз он не стремился напасть на своего создателя.
Не успели мы отмыться и как следует отдохнуть после работы, как появился Штирлиц, торжественно неся объемистую коробку. Судя по тому, что та не делала попыток возгораться, она была сделана из на редкость огнеупорного материала.
– Что это?
– удивился друид, чуть не выпав из огнеупорного плетеного кресла.
"Фотографии" беглых каторжников", - услышала я пояснения Штирлица в своей голове.
– Сейчас вы будете учиться различать наших сограждан, - бодро пискнула вереранка.