Право быть
Шрифт:
Мое сознание действует отлично от человеческого лишь в том случае, если плоть передает сведения о внешнем мире.
Если же она молчит, или шепчет, или даже говорит вполголоса, Мантия оказывается любопытным, но бесполезным довеском. М-да. А ведь я мог бы стать неуязвимым… Если бы целиком и полностью сосредоточился на осмысливании того, что доступно органам чувств. Если бы превратился в безвольную куклу, верно и преданно служащую интересам Мантии.
Вот как все просто: или действуй на свой страх и риск, или забудь о свободе. Хорошо еще, что у меня появился серебряный
– Туман действует на любого, чье сознание связано с плотью напрямую, а не через посредника.
– Обнадеживающе звучит!
– хмыкнул Ксо.- Если бы я узнал все это не от тебя, не поверил бы, уж слишком невероятно твоя история выглядит.
– Неужели полевой агент ни разу не слышал о тумане и не попадал в него?
– Докладов не было.
Странно. Понимаю, перевалочный пункт скотогонов - невеликая значимость для государства в целом, но для наблюдателя любые события, отличающиеся от привычных, должны быть поводом к немедленному составлению и отправлению доклада. Если только…
Если агент остается верным своему руководству.
– Ты говорил, туман спускается вниз по реке?
– Ксаррон вновь обратил свой взгляд к карте.
– Да. С Гнилого озера.
– Откуда?!
В голосе кузена настолько явственно прозвучало недоумение, что я тоже повернулся лицом к стене, чтобы увидеть… Чтобы не увидеть ничего. Истоки Тэйна терялись в местности, неопределенно раскрашенной под цвет то ли леса, то ли гор. Ни малейшего намека на водоем, большой или маленький.
– Там нет никакого озера,- заявил кузен.
– Оно должно быть.
– С чего ты взял? Может быть, местные жители упоминают о нем лишь для красивого словца.
– Горожане не показались мне похожими на любителей приукрашивать действительность.
Тогда как ты объяснишь отсутствие озера на карте? Я могу поручиться, что она не лжет.
– Почему?
Ксаррон посмотрел на меня со странной торжественностью в изумруде глаз.
– Та часть Западного Шема - мои владения. Ах вот в чем дело… Плоть кузена, стало быть?
– И потому ты уверен, что там нет озера?
Уверен. Может быть, когда-то давно, еще до войны… Но с тех пор в мире многое изменилось.
Если учесть, что часть драконов погибла, удивляться не приходится. И все же кое-что меня тревожит.
– Ты ведь родился во Вторую Волну?
– В самом ее конце. Незадолго до того, как ты… Незадолго до смерти моего отца.
Догадываюсь. Потому что после той смерти и Разрушителю оставалось жить считаные дни.
– Значит, твой мир создавался из плоти уже поверженных драконов?
Неохотный молчаливый кивок.
Догадываюсь, что гордиться здесь нечем. Правда, когда кто-то появляется на свет, ему некогда оцениватьправа и желания других в продолжение жизни, потому что у новорожденного есть только одно сокровище за душой. Обязанность выжить.
Но я не хочу побольнее уколоть кузена, даже если он считает иначе. Я ищу ответ, сам пока не знаю, на какой именно вопрос.
– И никаких трудностей
– И откуда только ты все знаешь, даже если не можешь знать?
– огрызнулся Ксаррон.
– Я всего лишь предполагаю.
– И при этом не ошибаешься в своих предположениях… - Он подошел к окну и присел на мраморную доску.- Трудности были.
– Расскажи.
– А сам навоображать не можешь?
Если бы мог, не стал бы терзать твою память. Но я не спосо-
бен созидать, как бы ни хотел этому научиться. Только прикоснуться. Представить. Разделить… Разделить?
– Я хочу услышать от тебя.
– Услышать, но не послушаться… - беззвучно прошептали тонкие губы, а глаза полыхнули пламенем, в котором только с большим трудом можно было угадать изумрудный оттенок и которое потащило меня за собой, в тень, в темноту, в прошлое, невозможное и непостижимое…
Все существо крохотной искорки наполнено восторгом. Чистым, сверкающим, ослепительным, но не ослепляющим. Слепнуть нельзя, даже от счастья. Где-то там, в воспоминаниях о пылающем горне, теперь навсегда покинутом, живет уверенность, согретая надеждой. Искорка знает, что предстоит много и упорно трудиться, но так же точно она знает: все достижимо. Не сразу, не вмиг, мелкими-мелкими шажками, осторожно, наугад, а стало быть, непременно на ощупь, невесомо касаясь разноцветных Прядей, тонкой сетью опутавших пространство. Долететь, прижаться, слиться в единое целое, вобрать в себя, одновременно растворяясь, почти исчезая. Вспорхнуть в новый полет, но уже не искоркой, а язычком огня. Ворваться в море взволнованно дрожащих Нитей, протягивая следом ту, самую первую, самую родную. Стежок за стежком, пока неровные и неумелые, но ведь это только начало…
Искорка живет. Искорка разгорается, по крупинке прирастая собственным миром. Восторг не убывает, и вскоре у него появляется новая закадычная подруга. Гордость. Новый мир прекрасен и дружелюбен, Нити тают от смелеющего дыхания искорки, принимают ее тепло и принимают… решение быть с ней. Не принадлежать, ведь никто никого не желает подчинить. Быть вместе. Навсегда. И вечно лететь вперед, все к новым и новым…
Прозрачная сталь волосяного лезвия появляется на пути слишком внезапно, чтобы можно было метнуться в сторону и уйти от столкновения. Нить врезается в искорку, рассекает сверкающее тельце. Половинки легко находят друг друга вновь и восстанавливают утраченное, но к восторгу и гордости примешивается удивление. Зачем? Почему?
Искорка возвращается, приближается к обидчице, теперь
уже осторожничая, а потому успевая отпрянуть, когда туго натянутая, струна повторяет атаку. Эта Нить столь же ярка, а стало быть, жива, как и все прочие, но почему же она не хочет принять тепло новорожденного? Почему сражается, разве здесь уместны бои? Искорка непонимающе замедляет свое движение, наблюдая за настороженно напряженной Нитью. Может быть, в ней какой-то изъян? Может быть, это плохая Нить? Но если она плоха, то достойна ли стать основой для нового мира?