Право быть
Шрифт:
Пустота рванулась наружу через двери, открытые яростью, наполнила пространство вокруг меня своими алчными языками, но не остановилась, как бывало прежде, послушная и покорная моей воле, а продолжила свой путь. Путь разрушения.
Вот невидимое лезвие чиркнуло по ножке стола, и тот начал заваливаться на сторону. Вот жалобно заскрипела, повиснув на одной петле, ставня. Вот в досках пола пролегли борозды, оставленные когтями зверя, никогда не виденного глазами живых.
Я смогу защитить мой мир!
Сотни вихрей, втягивающих в себя древесную труху, обрывки
нате, сталкиваясь друг с другом, чтобы в конце концов слиться воедино, окружая меня и Шеррит. Шеррит…
Она не сводила с моего лица взгляда, в котором отчетливо читался страх. Ужас, нарастающий с каждой минутой. И все же дочь Дома Пронзающих не двигалась с места. А потом, словно достигнув последнего предела прочности, в какое-то незаметное ни миру, ни богам мгновение серые озера перестали бояться, превратившись… В зеркала, отразившие мой нзгляд.
Ярость. Боль. Отчаяние. Упрямство. Пусть все вокруг идет фрэллу под хвост, но сколько же можно убегать от себя? Сколько можно душить собственные желания и стремления? Все будет разрушено? Пусть! Но каждая пылинка руин будет нести на себе мой след, след моей души! Каждая горстка праха…
Край вихря прошел совсем близко от Шеррит, задевая подол платья, и в воздух взметнулся серый шелковый пепел. Пепел истины.
Я убиваю ее. Я убиваю нас обоих. И даже если моя супруга согласна разделить со мной один путь, я не хочу умирать, пока… Не научился любить.
Серые зеркала снова наполнились страхом, но теперь уже моим. Убранства комнаты на втором этаже трактира «Три пчелы» больше не существовало, и вихрь Пустоты жадно облизывал стены, пробираясь все дальше и дальше по Пластам реальности. Еще немного, и весь дом развалится на части, погребая под собой виновных и безвинных, но, что еще важнее, навсегда лишая меня шанса узнать что-то новое. И пусть отчаянная попытка потерпит неудачу, я должен попробовать, а не малодушно отказываться от нее.
Хватит! Прекрати! Вернись обратно!
Пустота повела сотнями ушей, мотнула десятками морд, но не остановила свою беспощадную жатву.
Возвращайся, кому сказал!
Вихрь игриво потерся о мои ноги, оставляя топорщащиеся обрывками нитей дыры на штанах.
Нет, мы не играем, время игр закончилось!
Пустота недовольно замедлила бег, но только чтобы в следующий миг начать новый танец, еще безумнее.
Я не буду больше просить тебя, не жди. Ты приходишь в
этот мир по моей и только по моей воле, значит, я - твой господин, отныне и навеки, а слуга всегда знает свое… А ну, на место!
И Пустота расхохоталась. Победно, торжествующе, словно всю вечность от начала времен ждала именно такого приказа. А может быть, ждала, что однажды найдется тот, кто решится ей приказывать. Расхохоталась, распалась на множество крошечных вихрей и…
Ринулась ко мне, неся вместе с собой колкие слезы разрушенного настоящего.
Словно тысячи пчел вонзили свои жала, а потом выдернули, вспарывая мою кожу. Все вокруг горит. И я горю. Нужно потушить этот огонь, потушить… Но чем? Нужна вода? Вода… Что
Она брызнула сквозь бесчисленные порезы, долетая до изъеденного Пустотой платья Шеррит и оставляя на сером шелке темно-красные следы.
Прости меня, пожалуйста. Я не хотел тебя пугать, но это единственное, на что я способен…
Она протягивает руку, касается моей щеки, и на нежной коже белоснежных пальцев тоже проступает кровь. Ее кровь.
– Пожалуйста, уходи.
Я не трушу и не малодушничаю, не думай. Это самая искренняя и смиренная из просьб, когда-либо нуждавшихся в исполнении. У меня больше нет сил. Самый страшный зверь загнан в логово, но то, что осталось, все равно смертельно для магии твоей плоти и души, бесценная моя. Понадобятся замки и засовы, сложенные из расстояний и времени, чтобы все вернулось на круги своя. Хотя бы вернулось…
– Уходи.
Лужица крови на полу становится все больше и больше, и если я потеряю сознание…
– Уходи, прошу тебя.
– Повторенное трижды подлежит немедленному исполнению,- глухо замечает Ксаррон.- Тебе лучше уйти, Шерри. Сейчас лучше уйти.
Она хочет качнуть головой, не соглашаясь, но, видимо, находит во взгляде моего кузена ответ на незаданный вопрос, по-
коро поворачивается и распадается тремя призраками, каж-дый из которых живет лишь в своем времени. Ну разве можно быть таким беспечным?
Ксо подхватывает меня под руки, вглядывается в мои глаза перед которыми все плывет, качаясь на волнах усталости. Тебя хватит сейчас на Саван?
Хватит или нет, какая разница? Отправиться в небытие, носящее последние силы, все равно лучше, чем видеть, как Пустота покрывает узорами ран драконью плоть.
Слышишь, драгоценная?
«Слы… шу…».
Она ответила без малейшей паузы, но словно очутилась вдруг настолько далеко от меня, что голос больше походил на эхo, каким-то чудом все же пробравшееся сквозь бесчисленные Пласты пространства, хотя и потратившее на это путешествие едва ли не все силы.
Я должен был бы испугаться. Наверное. Но забытье успело захватать меня в плен раньше, чем страх.
Киан смахнул с кухонного стола несуществующую пыль и со всей возможной торжественностью спросил:
– Подать к бульону сушеные хлебцы?
Я представил, как щетина колючих крошек скребет мое горло изнутри, и отрицательно мотнул головой.
– Еще что-нибудь пожелаете?
Мне часто задавали подобные вопросы. Собственно говоря, любого из разумных существ, бродящих под лунами этого мира, время от времени спрашивают о желаниях, потому что способность нуждаться в чем-то неочевидном ни на первый, ни на второй взгляд, присуща только сознанию. С телом все обстоит гораздо проще: о необходимости утолять жажду, голод и прочие естественные потребности оно сообщает регулярно и без туманных намеков, рапортуя, как добросовестный служака. Но едва лишь право желать уступается сознанию, начинается полная неразбериха.