Право на эшафот
Шрифт:
Он прошёл и взял со стула лежащий там кусок мела, тот самый, которым рисовались руны и тот самый, который Эстефания думала, что утащила из-под носа придворного мага. А оказалось, он сам подсунул. Зачем?
— Меня не учили магии, — напомнила я.
— Оно и видно. Всё, куколка, встретимся завтра на твоей казни.
Он взмахнул рукой и создал реалистичную иллюзию, почти фильм. Голову красивой блондинистой девушки грубо прижали к колоде, украшенной потёками засохшей крови. В ярких солнечных лучах сверкнул топор. Толпа ахнула.
Маг расхохотался, не дав мне досмотреть сцену, и ушёл. Дверь хлопнула, замки лязгнули,
Осталось понять, зачем Бласкес давал возможность провести ритуал и что он рассчитывал получить? Не мой же побег? Для этого он слишком сильно меня ненавидел, что проскакивает в каждом слове и движении. И мне совершенно непонятно почему — Эстефания нигде не переходила ему дорогу, да и не могла бы. Она только-только начала выезжать под патронажем тёти, но тётю упекли в монастырь, а Эстефания решила её спасти, обратившись к королю. Вот и доспасалась до того, что пришлось спасаться самой. Она-то спаслась, а я?
Я широко зевнула. Проблемы казались ненастоящими, не моими, а вот спать хотелось по-настоящему, и чем дальше, тем сильнее, поэтому я ещё раз оглядела камеру на предмет хоть маленькой щёлочки в защите, ничего не нашла и отправилась спать.
Как говорится, утро вечера мудренее. Даже если это утро моей собственной казни.
Глава 2
Спалось мне не сказать чтобы отлично, но утром я проснулась не сама, а была разбужена горничной. Очень ответственной горничной, которая тормошила меня и повторяла:
— Ваша Светлость, вставайте. Вам же умыться и переодеться надо. Негоже ежели вас такой люди увидят. Позор это.
— Позор — то, что собираются казнить невиновного человека.
Я приоткрыла глаза и с интересом разглядывала свою горничную, размышляя, значит ли что-то её имя — Эсперанса* — для моего будущего. Самый простой вариант — предложить денег за то, чтобы она осталась в камере, а я вышла в её одежде — отпадал. И не потому, что мне вспомнились её рассказы о том, как её обыскивали до прихода и после ухода к хозяйке, а потому, что нас было невозможно перепутать. Эсперанса была выше меня на целую голову, шире в талии и увесистей в груди, а уж мои золотые локоны с её чёрным богатством спутал бы только слепой. Хотя по объёму они были близки, по цветам — полная противоположность. Да и по характерам носительницы разных шевелюр сильно отличались. Эстефания — сдержанная и холодная, несмотря на возраст, Эсперанса — импульсивная, эмоциональная, не умеющая держать свои мысли в тайне. Нет, теоретически, если бы не обыск, попробовать можно было бы. Уверена, Эсперанса даже согласилась бы привязаться к кровати, а я — попытаться пройтись на цыпочках.
— Да разве ж теперь докажете? — сочувственно спросила она. — Раньше надо было. Хотя и сегодня, когда священник будет вас напутствовать, скажите ему, не теряйтесь.
Но по её тону было понятно — не верит, что с эшафота я смогу уйти целиком, а меня не унесут по частям: одну часть на носилках, вторую в корзинке. Эсперанса поставила на табурет тазик
— А ванна мне не положена? — поинтересовалась я.
— Да откель тут ванна? Скажите спасибо, что таз с водой разрешили пронести, — она вздохнула. — Хотя весь его обшарили. И вода уже не горячая. Но пока не холодная.
— А завтрак? — я тоскливо огляделась.
В камере, кроме тазика, прибавилось только роскошное платье, в котором я сегодня должна красиво уйти из жизни. Нет, я иногда мечтала походить в чём-то таком, но не один день, который окажется последним.
— Побойтесь Двуединого? Какой завтрак перед казнью?
— Плотный, — теперь вздохнула я. — Понятно, ни ванны, ни кофе, ни какао, ни даже бокала шампанского мне не дадут. Король решил на мне сэкономить.
Итак, мне не досталось не только герцогской кровати, но и герцогского завтрака. Кругом обман. Конечно, мне ничего не обещали, но от осознания этого чувство обманутости никуда не девалось.
— Не говорите так, Ваша Светлость, — всполошилась Эсперанса, испуганно оглядываясь на дверь. — Вы же прекрасно знаете, что перед казнью положен пост, чтобы очиститься душой до того, как предстанете перед господом нашим, одной из его ипостасей. Молю, чтобы это была белая. Да и как иначе? Вы и согрешить-то не успели.
Она сделала правой рукой знак, похожий на круг с точкой посередине, и я сразу вспомнила, что это знак благословения.
— Вам и без того, Ваша Светлость, что-то плохое снилось.
— Почему ты так решила? — удивилась я.
— Вы кричали во сне: «Поворачивай, Макс!» Брата, наверное, вспомнили…
Брат Эстефании, которого действительно звали Максимилиано, погиб два года назад. Но снился мне, разумеется, не он. Снилась мне та роковая поездка, после которой моё тело перестало меня слушаться. И Макс, соответственно, тоже был оттуда. По словам причитавшей надо мной мамы, он не получил ни царапины, удачно подставив мою сторону, и уже утешился с другой. Надеюсь, Эстефания прочтёт мои воспоминания и воздаст ему по заслугам, если её план удастся и она встанет с кровати. Согласилась бы я сейчас на обмен, зная, что он настоящий и меня действительно казнят? Да, потому что жизнь я любила, но жизнь овощем — не жизнь.
Эсперанса сочувственно что-то щебетала, готовя меня к последнему выходу в свет. Обтёрла душистой водой, присыпала волосы каким-то порошком и сразу начала его вычёсывать. И то, и другое пошло на пользу: первое — коже, второе — волосам. Видимые мне локоны засияли, словно после дорогого шампуня и ополаскивателя. Затем горничная начала сооружать на голове причёску, оголяя шею и заставляя меня невольно думать о том, что этой шее сегодня придётся несладко. В воспоминаниях прежней Эстефании я не могла найти ничего, что помогло бы избежать топора палача.
Корсет Эперанса затянула так, что, если бы мне принесли запоздалый завтрак, я бы не смогла пропихнуть в себе ни кусочка. Что там завтрак — я и дышала-то через раз, и то вполсилы.
— Давай ослабим, — выдохнула я.
Выдохи у меня получались куда легче вдохов, поэтому выдыхалось больше, чем вдыхалось. Следовательно, скоро наступит нехватка кислорода и я бухнусь в обморок там, где буду стоять. Конечно, я не почувствую, когда меня будут лишать жизни, но я хотела бы пробыть в сознании до последнего мига.