Право на эшафот
Шрифт:
— Тогда он ваш старший брат? — предположила я.
— Всего лишь хороший знакомый отца.
— Знакомый отца? И какой мне толк от мужа, из которого уже сыплется песок?
— Не преувеличивайте, Эстефания. Могу я вас так называть? — После моего кивка он продолжил: — Графу Нагейту до посыпания дорожек ещё далеко. Ему всего лишь тридцать семь.
— Тридцать семь? — с ужасом, которого я не испытывала, но должна была испытывать Эстефания, воскликнула я. — Да он ещё старше короля!
— Вы так говорите, словно
— На кладбище, может, и не пора, но уютное место под могилку присматривать стоит. Подданные, знаете ли, так и норовят похоронить где попало, а покойникам нужно уединение. И возраст у него уже такой, что стоит подумать о вечном. Заказать усыпальницу на свой вкус, а не на вкус наследников.
— Не нравится вам наш король, Эстефания?
— А вам бы понравился тот, кто собрался без вины отрубить вам голову?
— Так уж без вины?
— Я его не травила — уверенно ответила я. — Кроме меня, там ещё предостаточно подозреваемых. Во дворце толпа слуг. А фрейлины, которые при королеве матери? Так почему я? Как самая удобная? Раз — и с Эрилейскими покончено одним взмахом топора. Не этого ли добивался Его Величество?
Диего выглядел не возмущённым моей непочтительностью к монарху, а удивлённым. Как сразу же выяснилось, у него были на то основания.
— Ни слуги, ни фрейлины, ни вообще все, кто постоянно допущен ко дворцу, не могут навредить королю. Они же под клятвой. Неужели вы это забыли, Эстефания?
— Это прямо они не могут. А оставить где-то яд — вполне.
— Вы ещё скажите, что Теодоро Второй взял этот яд и отравил себя сам?
— А почему нет? Он же не отравился? — невозмутимо ответила я.
Странное дело, клятва помешала мерзкому Бласкесу отравить короля лично, но не помешало подсунуть яд мне. Конечно, существовал вариант, что он действовал в сговоре с королём и его целью было как раз устранение последней герцогини Эрилейской. Но мне показалось, что наш блистательный король был уверен, что именно я на него покушалась. Хотя за столько лет он мог научиться безупречному лицедейству.
— Да с вами страшно разговаривать. Того и гляди, обвинят в государственной измене, — заметил Диего.
— Так и не разговаривайте. Укажите, где я могу продать это платье и купить другое, — и можете быть свободны, — я величаво кивнула, надеясь, что таким поведением честь герцогов Эрилейских не опозорю.
Правда, если верить блистательному величеству, чести этой не так чтобы уж было очень много — слишком уж характерный пассаж про запятнанность. Но в памяти ничего подобного не находилось, там предки Эстефании сияли, словно бриллианты в королевской короне.
— То есть вы точно намерены бежать? — удивился Диего. — Но куда?
— Не знаю, пока не решила. Главное, подальше отсюда.
Эстефания могла посоветоваться только с тётей. Я же… На меня внезапно нахлынуло
— Эй, что случилось? — испуганно подскочил ко мне Диего. — Эстефания, только падать в обморок не надо, ладно?
— И не собираюсь. — Я собрала губы в улыбку. — Не надейтесь, что вам придётся меня ловить. Я не из тех, что падает в обморок на подвернувшегося кавалера.
— Может, вы не из тех, но по цвету лица сейчас сравнялись со стеной дома, рядом с которым мы стоим.
— Это всё корсет. Он слишком туго зашнурован.
— Расшнуровать?
— Чувствуется опыт, — ехидно ответила я. — А зашнуровывать-то вы умеете?
Так, не думать о семье, собраться и не думать. Страдать буду потом, когда уберусь подальше из опасной зоны. Я попыталась вдохнуть побольше воздуха, в очередной раз помянула недобрым словом Эсперансу и двинулась дальше по улице.
— Однако. — Диего, пристроившийся рядом, задумчиво потёр пальцем нос. — Да у вас язычок, милая герцогиня, остренький, как бритва.
Вокруг запереливалась сфера, и нас волшебным образом перестали замечать. Никто больше на меня не пялился и не указывал пальцем, и это радовало. Не радовало, что я ничего не заметила и не почувствовала, когда мой спутник применял магию. Этак он и на меня воздействует, из лучших побуждений и симпатии к моему жениху, чтоб тот по дороге где-нибудь потерялся. В конце концов, может же быть так, что граф тоже не захочет жениться на взбалмошной малолетке, да ещё так скоропалительно?
— А что делать, если осталась одна-одинёшенька? — притворно вздохнула я. — Защищаюсь как могу. Язык — это тоже оружие, а оружие должно быть острым.
— Так выходите замуж, — радостно предложил он. — И уже будете под защитой.
— Диего, а вот вы сами согласились бы выйти замуж вот так, не видя вторую половину? — возмутилась я.
— Нет, конечно, — ответил он, но не успела я победно усмехнуться, как добавил: — Но мне могут предложить жениться, и тогда я уж точно никуда не побегу. Жена лучше неизвестности.
— Не факт, — не согласилась я. — Дожил же этот граф до тридцати семи лет неженатым. Должна же быть тому какая-то причина?
— Почему неженатым? Он не так давно овдовел, — бодро ответил Диего.
— Овдовел? И сколько раз? — я гадко приподняла бровь.
— Один. Графиня неудачно упала с лестницы.
И падала так до тех пор, пока наконец не упала удачно? Что-то мне этот граф нравится теперь ещё меньше, чем тогда, когда я услышала о нём впервые. А ведь уже тогда ничего, кроме отвращения, он у меня не вызвал.