Право на месть (Страх - 2)
Шрифт:
– В таком случае, покедова! И не очень-то там расслабляйся.
– До свидания, Сергей Иванович! И пусть в ваших праведных делах вам всегда сопуствует удача.
Я только неопределенно хмыкнул в ответ и положил трубку. Вот архаровец, любого заговорит! Молодец! Моя школа.
Не успел выкурить сигарету, как вновь зазвонил телефон. Это был начальник отдела уголовного розыска транспортной милиции полковник Игнатов. Мы с ним были хорошо знакомы, не одно дело вместе раскрутили.
– Сергей Иванович, на станции Шаля задержан какой-то старик, который попросил связаться
Я так и подскочил. Похоже, не доехали наши беглецы до Москвы.
– Что за старик? Тебе сообщили его фамилию?
– Постой, у меня где-то записано... Друганов. Друганов Олег Дмитриевич. А кто он такой?
– За что его задержали?
– Якобы он со своим попутчиком двух мужиков подстрелили.
– А попутчик Друганова?! Что с ним?!
– закричал я громче Иерихонской трубы.
– Да вроде как убег.
Слава тебе, Господи! У меня отлегло от сердца.
– А где эта Шаль находится?
– Шаля, - поправил меня Игнатов.
– За Екатеринбургом примерно в ста ста пятидесяти километрах. Дело ведет следователь транспортной прокуратуры Индюков Владимир Евдокимович. Его телефон: 5-32-66.
Я записал. Поблагодарил Игнатова и положил трубку.
А Калюжный-то, Калюжный! Отмочил, что называется, так отмочил! Каков ковбой! Хлопнул двух киллеров и поминай, как звали. Никак не ожидал от него подобной прыти. Считал, что он просто не способен на такое. Допекли мужика, вразнос пошел. Ага. По-моему, это свойственно всей нашей нации. Гадят нам на голову, гадят, как только не называют: и страной дураков, и лодырями, и тупыми, и рабами, и нецивилизованными с холопским мировозрением. А мы все терпим, терпим, будто все это не о нас говорится. А когда терпение лопается, рвем на груди рубашку и идем напролом. И уж здесь трудно нас остановить. Нет ничего страшнее русского бунта. И бессмысленнее.
Интересно, добрался Калюжный до Москвы или нет?
Глава восьмая: Калюжный. "Колонист".
Положив сумку с вещами и пистолетом в автоматическую камеру хранении и купив две бутылки портвейна, три беляша и два малосольных огурца, я сложил все в полиэтиленовый пакет и отправился на поиски своих будущих товарищей.
В буфете Казанского вокзала я увидел двух бомжей собиравших со столиков объедки. Обоим было лет по пятьдесят. Впрочем, могу и ошибаться. Возраст бомжей всегда трудно определить. Иные и в тридцать выглядят семидесятилетними старцами. Я подошел.
– Мужики, как бы мне увидеть старшего?
Они подозрительно меня осмотрели.
– Каво?
– спросил один из них. У него было простоватое, курносое лицо, изборожденное глубокими морщинами и оттого напоминающее сушеную грушу. Рыжеватые, уже основательно побитые сединой всклокоченные волосы. Одет в грязную до неприличия спортивную кофту, трико и стоптанные кроссовки.
– У вас здесь есть старший?
– Ну, - кивнул он.
– Я хотел бы с ним познакомиться.
– А ты воще кто такой?!
– отчего-то возмутился рыжий.
– Канай отсюдова! Понял?
– Ты чего орешь?!
– настал черед возмутиться и моему персонажу. Кажется, он начинает
От моего крика рыжий даже немного оробел. В замешательстве пробормотал, бросая взгляды на своего приятеля:
– А чего ты... прикалываешься?
– Я не прикалываюсь. Просто, спросил у вас про старшего. Это что, преступление, да?
– Допустим, я старший, - сказал второй бомж.
– И что дальше?
Это был высокий, чуть сутуловатый в грязном, замызганном, но некогда вполне приличном костюме. Его лицо с тонкими чертами, обрамленное седыми кудрявыми волосами было симпатичным, а взгляд светло-карих глаз умным и внимательным.
– Да вот, хотел прописаться, - ответил я, показывая на пакет.
– Это ещё успеется, - сказал седой.
– Сам-то откуда?
– Да тут неподалеку. Из Владимира я. У нас там менты свирепствуют, хотят под корень нашего брата. Пришлось слинять. Иван Оксолин я по кличке Окся.
– Я решил полностью воспользоваться биографией одного из бывших моих подследственных, осужденного за убийство приятеля в пьяной драке.
– Из Владимира, говоришь?
– Седой вновь очень внимательно на меня взглянул.
– А кто у вас там начальник железнодорожной ментовки?
Я никак не ожидал, что мне будет учинен допрос по всем правилам и даже растерялся. Большого труда стоило не выказать этой растерянности перед бомжами.
– А шут его знает, - простодушно ответил, разведя руками.
– Я ведь там недолго кантавался. Вообще-то я из Казахстана. Жил на станции Уш-Тобе. Слышал про такую?
Седой сделал вид, что не расслышал вопроса. Спросил:
– И что?
– Работал я там в локомотивном депо, пока не уволили по пьяни. Устроиться на другую работу не мог. Там русским вообще трудно устроиться. Подался на историческую Родину. Но и здесь не лучше, везде сокращения. Вот и стал бичевать. Будут ещё вопросы, гражданин начальник?
По всему, старшего удовлетворил мой рассказ.
– Значит, ты стал бомжем не по призванию, а в силу обстоятельств? сказал он.
– Как это - по призванию? Шутишь?
– Нисколько. Как говорили классики: свобода - есть осознанная необходимость. Рано или поздно, но каждый из нас пришел к подобному выводу. Вот таков алгоритм жизни. Я правильно говорю, Витек?
– обратился старший к рыжему.
– Нет базара, профессор, - откликнулся тот.
– Профессор?!
– несколько удивился я кличке бомжа.
– Разрежите представиться. Сергей Викторович Безверхий - бывший старший научный сотрудник одного из академических институтов, даже имел степень кандидата. Так что, прозвище свое я ношу почти на законном основании. Правда, Витек?
– Ну, - кивнул тот.
– Да ты любого профессора за пояс. Без понта.
– Витя Андреев по прозвищу Пржевальский, - представил его Безверхий. Когда-то давно увидел фильм о нашем великом путешественнике и его обуяла страсть к путешествиям. С тех пор и бичует. Москва - лишь временная его остановка. Я все верно изложил, Витя?