Право на возвращение
Шрифт:
– Поедем вместе, - вырвалось у Карпухина.
– Увидите Журавлева, Карелина.
– Ну, куда я поеду?
– удивился Гинзбург.
– У меня же суд осенью, кто меня сейчас выпустит, невыездной я.
– Да, забыл, - поморщился Карпухин.
– Послушайте... Если вы не в лэптопе хранили...
– А! Господи, Александр, есть столько способов... Я использовал самый простой, проще пареной репы. Все, что делал, посылал по электронной почте себе самому на один из бесплатных почтовых серверов. А с диска стирал так, чтобы никакой возможности восстановления.
– И не собираюсь, - помотал головой Карпухин, - я в компьютерах чайник.
– Ну да, - усомнился Гинзбург, - вы же, говорили, финансист, значит...
– О, это другое дело. Пользователь. Юзер. Конечно. А во всем остальном...
В дверь кухни коротко постучали, и голос Руфи сказал:
– Саша, ты вообще знаешь, сколько сейчас времени?
Карпухин посмотрел на висевшие над кухонным шкафом электрические часы: двадцать два сорок три.
– Заходи, - сказал он громко, - что ты скребешься, как мышка?
В кухню ввалились сразу все: за Руфью последовала Маша, мгновенно оценила обстановку, убрала со стола термос, включила чайник, достала из шкафчика пакеты с печеньем и вафлями, а за Машей вошла Юля, почему-то державшая Симочку за руку, как маленькую, и девочка не сопротивлялась, хотя терпеть не могла такого к себе отношения. Не было только Игоря, но Карпухин о нем и не подумал, Игорь вообще как-то выпал из его восприятия реальности: Юля в реальности была, а ее муж - нет.
– Саша, - сказала Руфь, - если мы сейчас не поедем, то придется брать такси, а по ночному тарифу это будет...
– Да-да, - Карпухин встал, - мы уже поговорили.
– Вы еще к нам придете, верно?
– спросила Маша, перестав возиться и протянув Карпухину обе руки.
– Извините, я даже не поблагодарила вас за все, что вы сделали для нас... для Миши.
– Ну что вы...
– смутился Карпухин.
– Я, собственно... Это Николая Федоровича благодарить надо. Он... то есть, посольство... и адвоката оплатило, и детектива наняло. Вот если бы не Мейер...
– Если бы не Мейер, - подхватил Гинзбург, - сидеть мне лет пятнадцать, и то в лучшем случае.
– Ты вообще о чем думал, когда в этого дурака стрелял?
– неожиданно взвилась Маша и пошла на мужа, скрестив руки на груди.
– Почему ты сначала что-то делаешь, а потом думать начинаешь? Или вообще не думаешь!
– Все-все, - прошептала Руфь на ухо Карпухину, - пошли-пошли, действительно, поздно.
И они ушли. Такси вызвали по телефону, Гинзбург вышел с ними на улицу, не хотел, чтобы гости одни в темноте ждали машину. Маша попрощалась с семейством Карпухиных, будто они были знакомы сто лет, из которых полвека не виделись, а Юля стесненно поцеловала Руфь в щеку, Симочку обняла, Карпухину протянула руку.
– Вы ведь еще поработаете вместе, -
– Миша все равно не сможет без своих ракет. Здесь или там. Есть же у него право на возвращение... к работе.
Гинзбург что-то пробормотал, чего Карпухин не расслышал, и Юля закончила:
– В общем, приходите. Прямо завтра.
– Я даже думать не мог, что этот кошмар так быстро закончится, - сказал Гинзбург, глядя в темноту. Машина вынырнула из-за угла, тихо подъехала, Руфь открыла двери: спереди, рядом с водителем, для мужа, и сзади, куда подтолкнула Симу.
– Мы еще поговорим, - продолжал Гинзбург.
– Я только хочу сказать, Александр... Знаете, странное дело. Когда вы предложили мне работу у Карелина... в "Грозах"... Я хотел согласиться. А сейчас... Не знаю. Нужно опять попробовать. Здесь.
– Давайте обсудим это завтра, - быстро сказал Карпухин. Действительно: что за разговор, такой важный вопрос - и на улице, на ночь глядя.
– До завтра, - сказал Гинзбург и пошел в дом.
И было завтра, и было послезавтра - весь месяц. Встречались - не каждый день, конечно, но часто. И в Иерусалим вместе ездили, Гинзбург любил этот город, чувствовал его, хотя, как выяснилось, и бывал-то в столице всего несколько раз за годы жизни в Израиле.
Под тихой, придавленной куполами утренней печалью Храма Гроба Господня Карпухин с Гинзбургом бродили вдвоем, отойдя от остальных, решивших непременно посмотреть на саркофаг в маленькой келье. Храм выглядел то ли полуразрушенным, то ли недостроенным - не сравнить с соборами в Европе или с московским Храмом Христа Спасителя. Но почему-то именно этот храм был настоящим, а остальные - красивыми, но необязательными. Что-то было здесь, дух Спасителя, что ли, аура наднебесья, "над небом голубым есть город золотой"...
– Александр, - сказал Гинзбург, - здесь такое место... Сам себя не обманешь. И другого. Все слышно. Я хочу сказать... Может, я и не вернусь... Нет-нет, не говорите ничего, я еще не решил... Но даже если останусь здесь, все равно работать мы с Костей будем вместе. А письмо я ему сам напишу. У меня есть его адрес. Да-да, не смотрите так. Я его как-то вычислил. Наверно, у Кости было трудное время, и он в сети предлагал... Нет, не хочу об этом здесь. Если Костя в "Грозах", значит, все у него в порядке. А на старый адрес пусть посматривает. Так и передайте, хорошо?
– Хорошо, - кивнул Карпухин.
Они поднялись на Голгофу, там на скамеечке мирно сидели рядком Маша, Юля, Руфь и Симочка. Смотрели на то место, где когда-то стоял крест, и думали - каждая о своем. Говорить здесь не хотелось ничего, но и без слов люди понимали друг друга.
Мы ждем вас в "Грозах", - сказал Карпухин.
Я там буду, обязательно, даже если останусь, - сказал Гинзбург.
Что бы ты ни решил, мы всегда вместе, - сказала Маша.
И я с вами, а если Игорь не захочет, я его уломаю, - сказала Юля.