Право палача
Шрифт:
Она вспомнила о деньгах, которые получила за спасение ребёнка. Было крайне неловко, когда мейстер вывел её за руку, словно девочку, показать зашедшему чиновнику, процедив:
— Не забудьте вознаградить эту особу, как обещалось в одном из последних указов о вспоможении болящим.
Клавдия считала свой поступок опрометчивым и глупым, но золотое солнце пяти пистолей, засиявшее в её тощем денежном мешочке, говорило об обратном. В тот же день вечером, всё раздумывая, она произнесла, обращаясь на кухне к товаркам:
— Надо же… Вот сколько стоит жизнь ребёнка. На это и лошадь не
Вместо них ответил мейстер, пришедший за добавкой жаркого:
— Ребёнок — есть голодный рот, мадмуазель. Да и считаешь ты неправильно. Прибавь туда угрозу твоей жизни, станет понятнее. Причём, с каждым днём твоя жизнь становится всё дороже. Направление твоих амбиций, в целом, мне нравится, — старик облизал ложку, — мне они тоже близки.
Он ушёл, ничего не пояснив, и теперь Клавдия не знала, что и думать об этих словах. Какие ещё амбиции приплёл ей старик? Странно было и то, как щепетильно он относился к её деньгам, несмотря на присвоенную подвеску.
Теперь она бесплодно жонглировала этими мыслями, направляясь в сумерках к открытым ещё лавкам. Петляя по темнеющему лабиринту улиц, она с раздражением поняла, что пить вино ей некогда, однообразные сладости надоели, а какое она хочет новое платье — и думать лень, хоть покупка и назрела. До чего странным было понять, что она не может войти даже в зажиточный дом без помех! Приходилось всякий раз схлопывать юбки с боков, чтобы протиснуться на лестницу или в комнату. Лениво оглядев витрины, она развернулась и вдруг услышала за спиной, вдалеке, хлопки. От них залаяли в подворотнях собаки. Фейерверки или ружья?
Когда Клавдия проходила мимо трактира, хозяйка высунулась и свистнула, привлекая её внимание.
— Шла бы ты отсюда, киса. Там, в центре, какая-то заварушка. То ли опять лупят ваших, то ли крохобор хочет свой зад снова на трон усадить.
Послушав совета, Клавдия поблагодарила и ускорила шаг. Когда дома расступились перед лекарней, она решила войти с чёрного хода. Для удобства так делали все, кроме должностных лиц и пациентов. То, что она обнаружила при ступеньках, заставило её опешить.
У корыта, куда попадала вода с крыши, устроилась поразительно чумазая девица в нелепой яркой юбке и венке из искусственных цветов. Задрав бедро над деревянным краем, она старательно отмывала то, чем господь опрометчиво наградил её. Выглядело это настолько странно, что Клавдия попятилась, но её уже заметили.
— Эй, будь другом, подай какую-нибудь тряпку!
«Это ведь куртизанка!»
— Ты здесь случайно или кто-то из лекарни заказал? — спросила Клавдия, протягивая ей носовой платок.
— Даже не проси, не скажу ничего.
— Понимаю, кредо. А так? — на ладони Клавдии заблестели денье.
— Ну ладно. Аптекарь. Кто бы мог подумать, да?.. Надеюсь, ты не его жена.
Куртизанка проворно сунула в рот деньги и встала на обе ноги, готовая удирать.
— Не скажу, — подбоченилась Клавдия.
По улице торопливо застучали деревянные каблуки. Не прошло и нескольких секунд, как подворотня проглотила звук вместе с беглянкой.
Клавдия зло вцепилась в край шали, купленной по дешёвке для зимы. Каспар обеспечивал заботой, едой, шутками и полезными знаниями. Почему-то
— Как дела, аптекарь? — толкнула Клавдия дверь фармакии.
— Я тут салютами и крысиным ядом, что ли, торгую? — отозвался подмастерье.
Даже если бы она не столкнулась с проституткой, отточенное интрижками чутьё подсказало бы ей, что этот человек минуту назад с кем-то забавлялся. На щеках ещё остался особый румянец, который всегда в таких случаях дополняет сытый вязкий взгляд. Ряса Каспара стекала со стула. Оказалось, что под ней он носит штаны с онучами и тёмную рубашку тонкого сукна. А ещё оказалось, что он крепкий и подтянутый, а лишняя одежда любого сделает чуть рыхлым и сутулым. Это было последним обстоятельством, державшем Клавдию на безопасном расстоянии. Её прежняя среда была полна мозгляков, мнивших себя великими мыслителями и любовниками по совместительству. Избытком болтовни, хвастовства и бесполезных умозаключений они прикрывали свою очевидную телесную слабость, напоказ пожирали устрицы и конфеты из насекомых. Едва ли это помогало им взбадривать свою аморфную, как у трутневой личинки, плоть, так что совокупляться у них выходило лишь с чужими умами. Этим подлым, удушливым способом они и размножались, навязывая моду на демонстративную чувственность, от которой у Клавдии случались мигрени и безудержное желание снова и снова навещать конюха.
Непринятый собственной семьёй, бывший чумным, а ныне мортусом Каспар был до такой же степени падшим, до какой сострадательным и чутким. Чужая беда приводила его в бешенство, заставляла лупить растяпу Тиля и кричать во весь голос от досады. Никакая злость не приживалась у него внутри, от потрясений он становился лёгким и каким-то помятым, как пустой фунтик, разорённый детьми. Увлечения, замаравшие бы другого, скатывались с него ртутью. Собирает кости потому, что жалеет. А гулящую девку что, бесплатно лечил?
«Как бы не так! Подобного полёта в грязь его белые крылышки не выдержат».
— Кого она изображала с венком на голове и вся в саже? Туземку?
Каспар выпрямился и опустил глаза — понял, что попался.
— Нет. Если можно, не говори никому.
Клавдия побарабанила пальцами по косяку.
— Мейстеру такое вряд ли понравится, — вкрадчиво сказала она.
— Что плохого я тебе сделал?
«Я ревную, голова твоя воронья!» — едва не крикнула Клавдия, когда внутри всё зазвенело от негодования.
— Ничего, но полагаю, ты нарушил правила нашего аскетического проживания и заслуживаешь…
— Ступай! — Каспар так резко встал, что Клавдия отпрянула. — Расскажи всё мейстеру. Позови остальных, хоть вместе посмеётесь. Я привык, дома меня ежедневно поднимали на смех. Он недоволен моим безбожием, а от разврата за стеной просто взорвётся. Ты всё ищешь, кого и как нацепить на крючок, чтобы издеваться и управлять, но со мной такое не пройдёт. В конце концов, я никому не помешал и не навредил.