Право Света, право Тьмы

Первухина Надежда Валентиновна

— Ослаб я, — пожаловался в пространство Танадель. — Стар стал Демьян, качается, хоть и не пьян…

Все недоуменно переглянулись. Эти слова, да и сам вид вовсе не напоминали грозного колдуна Танаделя. Дьякон поддерживал глубокого старика, от которого пахло болезнями, бедностью и одиночеством.

— Дедушка Демьян, — вдруг подала голос Любовь Николаевна, и голос ее был странно ломким, словно от подступающих слез. — Устали вы, я чаю. Вам бы покушать да поспать. Хотите, пойдем к нам, я лапши молочной сварю?..

— Устал

я, да… — отвлеченным голосом протянул старик. — И покушать бы тоже…

— Я не понимаю, что с ним произошло, — тихо сказал отец Емельян. — Он не умер, но…

— Но изменился, — закончил за своего священника архиерей. — Вы вот что. Давайте-ка его в соборную трапезную. Там его накормим-напоим, а в комнате сторожа и спальное место для него найдется. Сама посуди, Люба, куда его к вам вести в таком виде? Да почти через весь город! И без того сейчас неспокойно. Давайте-ка через боковые двери выйдем. Веди его, отец Арсений… —Архиерей помедлил, а потом сказал более громким и грозным голосом: — А ты, раб Божий Сидор, шел бы прочь из храма, чем все вынюхивать да высматривать! Не твоих журналистских мозгов это дело! Ступай, ступай, пока я сторожа не кликнул да не применил силу!

Пристыженный и рассекреченный Акашкин вышел из-за колонны и погрозился:

— Я про вас разоблачение напишу, так и знайте! Вы прессу зажимаете!

— Тебя зажмешь, как же… — хмыкнул отец дьякон.

Так что пришлось Сидору Акашкину уходить с места роковых событий несолоно хлебавши. Забегая вперед, скажем, что разоблачительную статью он таки написал. Но в печать ее не приняли. Из этических соображений.

В трапезной, конечно, лапши молочной не оказалось, зато был овощной суп-пюре, сыр,, жареная треска и в изобилии чай с пряниками и конфетами. Танадель поел супу, выпил чаю с ириской и задремал прямо за столом.

— Я ему в сторожке постелила, — сообщила Ольга.

Общими усилиями дремлющего Танаделя доставили в комнатку-сторожку и уложили на походную койку прямо в одежде.

— Он ведь и правда спит, — недоуменно сказала Ольга. — Почему он теперь такой?

— Бог знает, — задумчиво протянул отец Емельян. — Одно только скажу: сражаться он теперь соберется не скоро. Мне кажется, я понял: благодать Ковчежца действительно убивает. Убивает колдовство, приверженность злым силам, одержимость гордыней всевластия и самодовольства. Потому можно считать, что колдун Танадель действительно умер. А человек — вот он, остался.

— Спит, — добавила Любовь Николаевна. — И лицо у него самое простое и никакое не грозное. Надо бы ему валенки на зиму купить, а то у нас с Покрова такие холода начинаются…

— Батюшка, — обратилась к протоиерею Ольга. — Неужели это правда? Ну, то, что вы в детстве именно ему на лысину мороженое кинули…

— Правда, — покаянно склонил голову отец Емельян. — Был грех.

— Был, да весь вышел, — сказал архиерей. — Ты теперь, Емельян, за это мороженое столько

вытерпел. И тебе ведь по потылице досталось, вон, вижу шишку… Найти бы еще того мерзавца, что так тебя облагодетельствовал.

— А что его искать? — встрял отец Арсений. — Наверняка это кто-нибудь из мэ-э-эрских прислужников. Только ведь не заявишь им официальный протест.

— Да и ни к чему нам протесты. Связываться с мэром — себе дороже, — рассудил владыка Кирилл и добавил: — Ну, богохранимый клир и паства, пора вам и честь знать. Совсем вы меня, старого архиерея, уходили своими приключениями. Пойду к себе. А вы — ни слова о случившемся.

— Как же так, владыка? — удивился дьякон. — Нас спрашивать станут: что с колдуном, куда делся…

— Скажем — свершилось нечто, нашему уму неподвластное, — ответил владыка Кирилл.

— Не поверят.

— А вот это, — осерчал владыка Кирилл, уходя, — уже не наша забота.

Наши герои, проводив архиерея, еще немного посмотрели, как мирно спит в сторожке старик, теперь мало напоминавший могущественного колдуна. А потом, перекрестившись и по очереди приложившись к Ковчежцу, они вышли из собора и отправились каждый делать то дело, к которому призваны. Словно по уговору, они не обсуждали происшедшее, только Любовь Николаевна вздохнула:

— Надо же, как жизнь оборачивается. А Ольга прибавила:

— Да-а. Смотрите, а дождь-то кончился.

— По грибы сейчас хорошо бы. Самые-то перед Успением пойдут опята…

В городе после дождя почему-то пахло цветущими подсолнухами.

А в кабинете мэра Изяслав Радомирович вручил дхиан-когану Вассе льготу на ежегодное дополнительное пользование одноразовой быстрорастворимой нирваной.

— Заслужила, дорогая, — пробормотал мэр, пряча глаза. — Заработала. Молодчина. Как ты его швырнула в этот собор…

Дхиан-коган не сказала привычного «Служу астралу», приняла льготу и исчезла. Словно брезговала находиться в одном зоне со своим начальником.

— Чепуха, — сказал сам себе Изяслав Радомирович. — Подумаешь, какие все благородные. Я прав. Я все сделал как надо. И город этот оценит.

…Забегая вперед, надо сказать, что город этого не оценил, и на следующих выборах мэр с треском провалился. Но это уже совсем другая история.

…Постепенно в Щедром забыли, как колдун Танадель вызвал на поединок священника и что из этого вышло.

А при соборе Всех Святых появился новый церковный сторож. Старенький такой дедок, мирный. Любит слушать пение на всенощной и колокольный звон. Зовут его Демьян. К Покрову архиерей подарил ему хороший овчинный полушубок, кроличью шапку и валенки. Дед Демьян не очень общителен и разговорчив, но иногда он приходит в гости к отцу Емельяну и Любови Николаевне, пьет чай и уважительно относится к крыжовенному варенью.

Часть II

ПОКЛОНЕНИЕ ВОЛКОВ