Право выбора
Шрифт:
— Аквилегии? Я не люблю ухаживать за цветами. Поливать, пересаживать… Домашние обязанности вообще вызывают у меня раздражение. Мыть полы, окна, пришивать пуговицы.. Брр…
— Я думаю, что домашняя работа, которая наводит на вас тоску, наверное, начала бы вас занимать, если бы ей дали модное название какого-нибудь вида спорта. Например, бест билдинг. Вы не представляете себе, как полезно мыть окна, — это заставляет напрягать мускулы и развивает гибкость движений. Мойте пол и окна — и вы сохраните
— Спасибо. Для спорта я слишком стара.
— Культивируйте положительные эмоции! Секрет молодости в расположении к людям.
— Скажите: почему вы отказались ехать в Москву?
— А вам хотелось бы, чтобы я поскорее уехал?
— После того вечера я много думала. Правы, конечно, вы, а не я. Наверно, я просто привыкла к половинчатому счастью, и мне трудно поверить в полное. Меня ведь, в сущности, никто не любил… Муж изводил ревностью. Ревности с меня хватит до гробовой доски… Ваше предложение было слишком неожиданным. И слишком непохожим на то, что предлагают другие.
Ее слова томят. Хочется, чтобы она поскорее ушла. Холодная трещина легла между нами, дорогая Юлия Александровна… Отчего все случилось так? Отчего все, что я чувствовал к ней, умерло внезапно? Ведь если любишь, если любишь…
Юлия, наверное, ждет от меня каких-то слов, ждет, что я снова заговорю о женитьбе… Но я молчу.
— Я, в общем-то, пришла по делу, — не выдержав, говорит она. — Надеюсь, вы согласны снова принять бригаду? Тюрина мы переведем в другой блок.
— Мне уже Шибанов говорил. Я согласен.
Казалось бы, все вопросы решены. Но она не уходит.
— Что вы писали, когда я вошла?
— Завещание.
— Собираетесь топиться? А не пойти ли нам в «Изотоп»? Или ко мне? Лена ушла в клуб и не скоро вернется. Попьем чайку, телевизор посмотрим. Сегодня сборная…
— Спасибо. Я выполняю срочное задание Угрюмова. Расчеты.
— Жаль. А чей это портрет над вашей кроватью?
— Родственник по материнской линии. Пафнутий Львович.
Смотрю на часы:
— Опять Гуляев где-то запропастился…
Она поднимается и странно срывающимся, хриплым голосом говорит:
— Пойду. Эх, вы!..
Вечер испорчен. Тупо смотрю на портрет Пафнутия Львовича Чебышева. Такие дела, старичок. Предлагают руку и сердце. А я раздумал. Я слепой и глухой. Раздумал — и все. Раздумал. С тобой, Пафнутик, наверное, такого не случалось.
Только сейчас начинаю понимать, что меня мучило весь вечер… Надеваю пальто. Скорее, скорее…
Вот и клуб. Освещенное фойе. Тяжело вваливаюсь в двери. Раздеваюсь, приглаживаю волосы мокрой от снега ладонью. Всматриваюсь в лица, в спины девушек. Спины, спины, целый спектр спин. Ищу и не нахожу. Ищу, опять ищу.
У белой колонны — девушка в черном. Гордый изгиб шеи. Нитка искусственного
— Я ищу тебя. У меня к тебе дело.
— Дело?
— Ну да. Вопрос из высшей математики. Хочу выяснить, был ли женат Пафнутий Львович Чебышев.
…Мы стоим над обрывом, заметенные снегом.
— Я должна сказать тебе обо всем…
— Я знаю… Я был груб, глуп и опять глуп…
— Кроме тебя, у меня нет никого на свете. Я совсем потеряла голову, когда узнала, что ты хочешь уехать. А теперь все позади — как странно! Весь тот ужас… Харламов — это только от отчаяния и назло, назло тебе… Если я была плохой, прости меня! Я так счастлива…
— Ты очень красивая, — говорю я Лене. — Ты сама не знаешь, какая ты красивая…
— Мне кажется, что никто не понимает тебя так хорошо, как я. Мне кажется, я знаю тебя давным-давно, еще с детства… Неужели это правда — ты здесь, со мной!..
Огоньки как тлеющие угольки. Свищет ветер. Прижавшись друг к другу, мы смотрим в несущуюся глубину. Но там ничего, кроме снега и черноты. Такая ночь…
13
Еще вчера буйные белесые космы ползли по земле, взметывались до неба, захлестывая бледно-фиолетовое солнце.
И вдруг как-то сразу пусто, тихо, солнце и мороз. Теперь снег не бушует, не бесится, а уютно поскрипывает под ногами. Холодный, мерцающий свет. Морозная мгла до стеклянного звона. Заиндевелые провода. Суетливые стайки воробьев.
Еще никогда я не испытывал такого воодушевления, как сейчас. Работа спорится, голова ясная.
На площадку приходит Леночка. При посторонних она по-прежнему со мной строга, официальна, но выдают глаза: так и лучатся счастьем.
— Тебя Юлия Александровна в контору вызывает, — говорит она. И добавляет тихо: — Я подожду, да? Зайдешь в лабораторию? Там сейчас никого.
У Скурлатовой в кабинете Шибанов и Чулков. Она не приглашает меня сесть. Лицо не очень дружелюбное. Глаза пусты и холодны. И эта странная манера разговаривать вопросами.
— Знаете, зачем вызвали?
Молчу. Глупо: откуда мне знать?
— Харламов ничего не писал?
— А почему он должен мне писать?
— Так вы ж друзья.
— Откуда это видно?
— А чем вы сейчас заняты в свободное время?
— Перечислять все?
— Ну вот что, раз вы не в курсе дела: изобретение Харламова принято научно-исследовательским институтом. Можете радоваться.
— Я в восторге.
— А почему у вас такой кислый вид?