Православие и грядущие судьбы России
Шрифт:
Скончался Петр на 20-м году своей жизни. Погребен на братском кладбище в Боголюбовской киновии.
«Скончался вмале, исполни лета долга».
IV. Схимонах Стефан
В 1899 году июля 21 дня скончался схимонах Сергиевой Лавры Стефан, в монашестве Савватий. Он происходил из дворовых людей; как только произошло освобождение крестьян, он покинул мир и поступил сначала к «блаженному» Филиппишке в киновию, которая тогда только что устраивалась, потом, как хороший садовник, был взят в Лавру, в братский сад. Хотя он занимал должность старшего садовника, у которого под рукой было немало людей, о. Савватий всегда был сам за работой: всегда можно было его застать с лопатой в руках в полумантии, с четками на шее, в монашеской шапочке. Многим он напоминал в этом виде преподобных Сергия и Серафима, трудившихся вот так же на своих огородах. Каждый день он являлся на братский молебен в 2 часа ночи и бодро выстаивал все продолжительные богослужения. Тайно носил он вериги и власяницу, а за подобные помыслы наказывал себя стоя голыми коленями на жестяной терке. Терка и крест от вериг и теперь хранятся у его почитателей. Все эти телесные удручения он продолжал до пострижения в схиму, которую принял в 1896 году с именем Стефана. В схиме он продолжал свои подвиги под руководством
За день до смерти старца его служителю, который спал на соседней койке, приснилось, будто он находится на Смоленском кладбище Лавры, близ могилы, в которой должен был быть погребен старец. И видит он, будто на песке на месте могилы лежат спелые ягоды, малина и клубника, за которыми он и потянулся, чтобы набрать их, но земля расступилась могилой, и послышался голос: «Это могила святого». Послушник от страха проснулся и подошел к больному, думая, не умер ли он; но старец лежал и крестился. В последний раз он причастился 20 июля, а на другой день утром пришел к нему духовник, иеромонах Тимолай, и, видя его слабость, предложил ему опять причаститься св. Тайн. Но старец вспомнил, что вчера с вечера не выслушал правила, ответил: «Благодарю Господа Бога, вчера я сподобился св. причащения, а если Богу угодно будет, то завтра причащусь». Духовник ушел, а немного спустя приехали из Москвы монахини посоветоваться с о. Стефаном и проститься, но он уже не принял и чрез служителя сказал: «Обо всем говорено раньше, а теперь уже поздно». После сего служитель занялся уборкой палаты; прошло с полчаса, и он заметил, что о. Стефан перестал креститься и мух уже не отгоняет. Подошел, окликнул, ответа нет, взял за пульс: жизнь уже кончилась. Согласно его завещанию тотчас дали знать тем, кто пользовался его расположением и советами: они пришли и стали приготовлять его к погребению. Скончался он на 73 году отроду. Ученики и почитатели его поставили на его могиле памятник.
V. Монах Пимен
29 сентября 1899 года в больнице Сергиевой Лавры скончался монах пустыни Святого Параклита Пимен, страдавший от костоеды много лет, с ранней юности.
Тимофей Чугунов — так звали его в миру — занимался в Туле сапожным мастерством. Когда он удостоверился, что болезнь его неизлечима, то прикончил хозяйство и пошел в монастырь ради спасения души своей. Это было в 1882 году. Поступил он в пустынь Святого Параклита и проходил послушание в сапожной мастерской. А так как он обладал приятным голосом, мог петь и прекрасно читал, то его поставили канонархом; это послушание он и исполнял до последнего ослабления сил болезнию. Костоед на правой ноге выше колена наделал много ран до самого бедра: раны всегда гноились и причиняли ему нестерпимую боль. Надо было каждый день промывать их и делать перевязку. Какого терпения стоило все это, особенно когда приходилось отдирать от ран присохшие бинты! Но и при таком страдании не оставлял он храма Божия и канонаршества. За такое усердие и ревность к благочестию в 1895 году постригли его в мантию и назвали его Пименом, да будет не только в страдании сообразен киево-печерскому многоболезненному Пимену, но и именем тезоименит ему.
Особенно, хорошо, проникновенно читал он каноны; он настолько углублялся в них, что даже забывал о болезни и нередко плакал от духовного умиления. В последний год его жизни на Страстной седмице нога его так разболелась от продолжительных служб, что он иногда зубами заскрипит, а из храма Божия не уйдет, мужественно выстаивая все службы наравне с прочей братией. Особенно трудно пришлось ему в Великую Субботу: не зная, чем заглушить свою боль, он взялся читать на литургии паремии, коих насчитывается до 15-ти. Читал их с особенным одушевлением, стоя на одной ноге. После Пасхи болезнь стала усиливаться все больше и больше, и он принужден был отправиться в Москву. Там в больницах сделали ему две мучительных операции: вынули отделявшиеся небольшие косточки.
Но эти операции не улучшили его здоровья, а потому он решил отправиться в лаврскую больницу, чтобы там умереть. Во время пребывания своего в городских больницах и вообще во время всей болезни не оставлял он своего монашеского правила: каноны, акафисты, молитвы вычитывал сполна, сидя или лежа; удивляться надо было его терпению: он некогда ни на кого не пороптал, но только повторял одно и тоже: «Видно, на все воля Божия».
Много горя видел он от этой болезни, много слез пролил, много раз обращался к врачам, прибегал и к Врачу небесному, бывал в святых местах, у чудотворных икон, источников, просил угодников Божиих, но исцеления не получал. Какую же тут
Видя свое крайнее истощение, он особоровался и, часто причащаясь св. Христовых Тайн, в мирном духе ожидал последнего дня своей жизни. Накануне своей смерти он собственноручно написал письмо своему старцу о. Серапиону, прося его поскорее прийти из пустыни, чтобы проститься с ним и благословить его. Но, не дождавшись старца, утром 29 сентября, по принятии св. Тайн, радуясь духом, отошел ко Господу. Прибыли пустынножители и после отпевания похоронили его на братском кладбище Боголюбовой киновии.
VI. Послушник Павлуша
12 февраля 1906 года в пустыни Святого Параклита скончался рясофорный послушник Павел-сапожник, которого за простоту нрава прозвали Павлушей. В обитель поступил он в 1893 году и с первых же дней начал подвизаться под руководством старца схимонаха Онуфрия. Охотно проходил он подвиг безответного послушания, смирения и терпения, а так как все добродетели пребывают в союзе между собою, то и Павлуша постепенно стал присоединять подвиг к подвигу: пищу употреблял он только в трапезе, притом всегда с тайной молитвой Иисусовой, а иногда и со слезами, осуждая себя, якобы он недостоин сего вкушения; за ужином ел очень мало, чаю вовсе не пил, на молитве простаивал все службы, не опуская и келейного правила, спал сидя, так что от стояния на молитве и сидячего сна ноги опухли и стали как бревна. Когда узнал об этом старец, то запретил ему спать сидя, и он стал ложиться в подряснике на голых досках. Однажды он заснул при зажженной сальной свече, сидя за книгой; свеча догорела, на подсвечнике загорелись спички, огонь добрался до книги и листов пять уже попортил, когда отец Павел проснулся, заслышав, что на голове у него уже трещат волосы. В другой раз, поспешив к утрени, он забыл загасить свечу и ушел в церковь. Сальная свеча также догорела, растопилась, сало вылилось на скатерть, которая и загорелась. Промыслом Божиим, к счастию всей пустыни, один брат, живший на конном дворе, проспал и, спеша к утрени, заметил в келлии Павлуши огонь. Он поднял тревогу, и огонь скоро погасили. Испуганный Павлуша вообразил, что отец игумен немедленно выгонит его из обители и после утрени бросился к нему просить прощения. На коленах он умолял его ради Бога простить: «Что хочешь со мной делай, только не выгоняй из монастыря!» Игумен был тронут таким его смирением и любовью к обители, поставил его на поклоны в трапезе на неделю и келлию дал на время на конном дворе. После сего брат Павел стал еще больше смиряться: носил одежду самую худую и грязную, старался быть небрезгливым, часто назначали его прислуживать престарелым больным и умирающим. Однажды братия вошла в келлию больного старца, смотрят — Павлуша кормит его из своих рук, крошки хлеба падают изо рта больного на его грязную рубашку и на пол, а Павлуша бережно подбирает их и кладет себе в рот... Это напомнило, как один египетский пустынник кормил прокаженного, у которого сгнили уста.
Дар слез у Павлуши был необыкновенный. Известно, что от постоянного углубления в себя, от самоукорения и смирения, а также от постоянного памятования своих грехов и смертного часа рождаются источники слез. И вот, бывало, стоит он в церкви и хлюпает от плача; а во время говения подходил к св. Причастию всегда с великим благоговением, с закрытыми глазами, из-под век коих катились крупные капли слез. Сам старец его, о. Онуфрий, удивлялся его настроению и в назидание другим говорил: «Удивляюсь я на о. Павла: приходит он иногда с маловажными погрешностями и, открывая их, часто проливает слезы ручьями: откуда только они у него берутся?»
В жизни духовной обычно, что людям, избравшим путь произвольного смирения, приходится терпеть уничижение, приводящее к смирению, и невольное. Бывало: приближается праздник. Рождества Христова, Пасха, Троицын день, братии готовятся утешения: кому рясочка, кому рясофор, кому пострижение в мантию, а Павлуше все ничего. Хотя и дали ему рясофор за два года до смерти, но и то неожиданно, можно сказать, был он утешен Божиим Промыслом. О. игумен, по обыкновению, получил благословение от о. наместника Лавры дать рясофор пятерым; Павлуши в числе их не было; но один послушник, по убеждению своей совести, отказался от рясофора и просил о. игумена постричь в рясофор Павлушу. О. игумен внял смиренной просьбе послушника и одел в рясофор Павлушу. А в пустыни это считается великим утешением. С этого времени братия стали звать его уже не Павлу шей, а отцом Павлом.
За год до смерти постигло и сего смиренного раба Божия искушение во испытание крепости его духа и произволения. Раз он сделал что-то самочинно, без ведома настоятеля, в рухольной: о. игумен отнесся к нему строго и властно и дал ему почувствовать, что в таких самочинниках обитель не нуждается. Смутился бедный о. Павел, пошатнулось его терпение, и сложился он с мыслию бежать в киновию Боголюбовскую. Но Бог не попускает искушений выше сил наших: за молитвы старца и по увещанию его он все же остался в пустыни. Надо удивляться, как враг сильно воюет против подвизающихся в монашестве: раньше Павлуша просил и молил о. игумена: «Что хочешь со мной делай, только не гони из обители»; а тут от одного строгого выговора начальника смутился было и хотел бежать. И убежал бы, если бы не уговорил его старец. Но это было уже предсмертное искушение для смиренного подвижника, ибо и св. отцы свидетельствуют, что когда диавол заметит, что жизнь человека приближается к концу, тогда сильнее нападает на подвижника и наводит ему искушения. Действительно: скоро о. Павел почувствовал упадок сил, у него открылась чахотка. Несмотря на это, он не оставлял церковных служб: бывало, едва переступает ногами, а все-таки бредет к началу службы. А когда совсем ослабел, то братия из любви к нему привозили его, едва дышащего, в церковь на саночках. Так, изнемогая, он как свеча догорал и близился к кончине. В последний день пребывания на земле он пожелал еще раз соединиться со Христом в таинстве св. причащения, после чего погрузился в тайную молитву, ушел весь в себя. Заметив это, братия удалились, чтобы оставить его наедине. Прошло несколько минут, вошел к нему прислуживавший ему брат с молитвой, но обычного ответа на молитву не последовало. Смотрит брат: о. Павел как сидел на койке, на голых досках, так и сидит, привалившись к подушке. На коленах у него Псалтырь, раскрытая на 17-й кафисме (псалом 118-й), в руках четки. Брат стал прислушиваться: дыхания не было слышно. В испуге брат воскликнул: «Отец Павел, да ты умер?!» — «Да», — послышалось тихо из уст отходящего к Богу раба Божия. С этим словом выпали у него из рук четки и все члены опустились...