Православное пастырское служение

Керн Киприан Архимандрит

2. Судить других за их поступки и недостатки человеку не дано. Сам Спаситель заповедует нам: "Не судите, да не судимы будете; ибо каким судом судите, таким будете судимы...И что ты смотришь на сучек в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?" (Матф. 7:1-3). И ап. Павел укоряет Римлян: "Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его" (Рим. 14:4). Окончательный суд принадлежит Богу. Наш же суд есть предвосхищение Страшного Суда Господня.

3. Наш суд никогда не бывает беспристрастным. Судим мы обычно под влиянием случайных впечатлений или обиды, раздражения, гнева, разных "настроений." При этом есть еще и ценное психологическое

наблюдение, что мы обычнее всего осуждаем в других наши же собственные недостатки, сами того не замечая: человек недалекий, но, мнящий себя умным, осуждает в других ограниченность, даже глупость; гордый и самомнительный обычно возмущается и осуждает самомнение ближних; сребролюбивый видит в других какие-либо проявления этой страсти, скажем расточительности, не замечая, что он сам скуп и, следовательно, подвержен той же страсти т. д.

4. Кроме того, при врачевании этого греха не следует упускать из виду еще одного психологического соображения. Человеческому уму свойственно произносить суждения. В этом проявляется наша способность рассуждать, думать. Поэтому, составляя умозаключения о ком-либо, человек не всегда грешит страстью осуждения. Он может совершенно бесстрастно и невозмущенно составить то или иное заключение или суждение о человека, его качествах, поступках, поведении, но тем самым вовсе и не осудить его. Это будет просто суждение, но еще не осуждение. Отказавшись от своей способности производить суждения, человек отказался бы просто-напросто от способности мыслить и рассуждать. Всем, так или иначе, свойственно и даже необходимо произносить эти суждения: учителю при вопросах учащимся; критику при чтении литературного произведения; начальнику при оценке службы подчиненных и т.д. Но эти суждения: ученик мало способен, работа исполнена небрежно, стихи плохи и пр. — вовсе не являются грехом осуждения и в них не надо приносить покаяния перед духовником.

Но скорее всего при суждении о качествах и недостатках другого входит элемент зависти, самомнения, озлобления и вообще страстности, наше суждение неизбежно приобретает характер высокомерия, в него вселяется пристрастность, односторонность, и оно становится уже греховным осуждением.

Небесполезным было бы указать людям, привыкшим осуждать чужие недостатки, того инока, который вспоминается в Прологе под 30 марта и которому, несмотря на его многочисленные недостатки, но при отсутствии у него порока осуждения чужих грехов, все было прощено Богом. Не осуждая других, а признавая все свои немощи и грехи, он не превозносился над другими, а смиренно сознавал свои грехи.

К так называемым "мелким грехам" следует причислить и ложь, равно как близкие к ней сплетни и празднословие. В сознание современного общества неправда вошла так глубоко и так прочно в нем укоренилась, что стала неотъемлемой обстановкой жизни. Это грех принимает разнообразные оттенки, начиная от преувеличения, хвастовства и под., и кончая уже открытой ложью. Люди часто не отдают себе отчета в том, что кажущиеся им невинными формы неправды являются на самом деле греховными. Преувеличения в рассказе и "сгущение красок" людьми почти не замечаются. О своих достоинствах говорится с намерением выставить себя в более выгодном свете, а чужие недостатки представляются рассказчиком гораздо более мрачными, чем они есть на самом деле. Интонацией голоса стараются изобразить обидными чужие выражения, а свои реплики передаются очень смягченными, словно в них не было ничего предосудительного. Сами того не замечая, люди извращают истину, стараются других заставить в это поверить и даже сами уверяются в том, что искаженная истина им уже кажется правдой. Люди таким образом вживаются в созданные им образы неправды, эту неправду принимают за истину и незаметно опутываются тонкой паутиной лжи.

Рядом с этим другой вид кажущейся людям оправданной лжи — это повседневные обманы: "скажи, что меня нет дома" —

при нежелании увидеть неприятного человека; "дипломатические" заболевания вместо откровенного отказа от участия в нежелательном деле или встрече; обманы в шутку, обманы 1-го апреля и пр. — все это, на первый взгляд совершенно невинно и безобидно, но в сущности постепенно нарушает правдивость и честность и научает человека лгать с легкой совестью.

Сюда же можно отнести и обманы больных, чтобы их не пугать, уверения тяжко страждущего человека, жизнь которого может быть даже в опасности, в том, что у него ничего тревожного нет и пр. При этом еще оправдываются изречением из псалма: "ложь — конь во спасение" (Пс. 32:17), совершенно не понимая истинного смысла слов прор. Давида. На самом деле неточный перевод искажает смысл подлинной фразы, а именно: "ненадежен конь для спасения, он не избавит своей великой силой" — вовсе не ложь является "конем во спасение," а конь может оказаться ложным спасением, т.е. обмануть надежду своего всадника на то, что он вывезет его из опасности.

Ложь, наконец, может проявляться и вполне беззастенчиво, открыто и во всей своей сатанинской опасности. Ложь в таком случае становится какой-то второй природой человека; он привыкает лгать, ложь ему необходима для изъяснения своих мыслей.

Ложь в малом, в кажущемся невинном преувеличении "ради красного словца" или в шутку постепенно так овладевает человеком, что он идет легко на сделки с совестью и в вопросах принципиального значения. Ради спасения кого-то или чего-то считают для себя допустимым заключать союз с принципиальной ложью, идти на компромисс с противохристианскими идеями и под., так как этим якобы можно кому-то облегчить участь. Сделки с совестью являются типичными болезнями века. По меткому выражению одного русского мыслителя, человечество теперь "не с ума сошло, а с совести сошло."

В данном разрезе особенно ясно оправдывается слово Господне: "Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи" (Ин. 8:44). От диавола ничего не может изойти, кроме диавольского; от лжи ничто не исходит, кроме лжи. Ложь, — большая или маленькая, "оправданная" или открытая, шуточная или действительная, — всегда есть ложь и только ложь, и от нее ничего не может последовать, кроме лживых, растлевающих и в конечном счете диавольских, т.е. антихристианских последствий.

Господь есть "путь, истина и жизнь" (Ин. 14:6), ко Христу приходят только через истину, а не через ложь. И только Христос приводит к Отцу. Только истина делает людей свободными (Ин. 8:32).

Наряду с ложью, т.е. искажением истины, стоит и грех празднословия, т.е. ненужного, излишнего, пустого пользования даром слова. Часто люди от необходимых слов переходят к бесполезному и бесцельному разговору. Слова тратятся без нужды, в болтовне, время проводится только для того, чтобы что-то сказать.

Слова для таких людей начинают терять свое значение и назначение. Слово, как выражение мысли, становится праздным, ничего не выражающим. В таком празднословии проходит время, которое могло бы быть использовано иначе, для назидания, для разумного общения. Слова перестают быть осиленными солью (Кол. 4:6), становятся незначащими, и весь длинный разговор в конечном итоге не принес никому никакой пользы.

Вообще, следует заметить, что слова при этом делаются какими-то пустыми, не выражающими мысли. "Логос" у греков означает и "слово," и "мысль." Слово должно выражать какую-то мысль, какую-то работу ума, какую-то истину. Преувеличения, повторения, бессодержательность выражений превращает всю беседу в нечто без всякого значения. Тот дар, который дан только человеку ради приобщения к Истине, тратится попусту и мало чем отличается от выговаривания слов попугаем, скворцом, неразумным существом.