Прайс-лист для издателя
Шрифт:
– Вы понимаете по-русски? – не поверил Дронго.
– Наша семья приехала из Казахстана четырнадцать лет назад, – пояснил Грисбах, – и я до сих пор не забыл русский язык.
Дронго снова повернулся к экрану и задал новый вопрос:
– Когда вы видели в последний раз своего брата?
– Три года назад, когда он приезжал к нам в Белград.
– Он вам что-нибудь рассказывал о себе?
– Говорил, что получил немецкое гражданство и женился. Обещал познакомить со своей женой.
– Вы сами женаты?
– Да.
– Вы всегда жили в Белграде?
– Нет, – ответил Благой, – мы раньше жили в Жепе. А потом я перебрался в Белград, вместе с Марко.
– Когда это было?
– В девяносто пятом. Марко был контужен, тяжело ранен, поэтому я приехал сюда, чтобы смотреть за ним. Он целый год лежал в больнице, первые два месяца вообще был в коме. Вы можете мне сказать, как его убили?
– Ударили ножом, – не стал вдаваться в подробности Дронго.
– Убийцу нашли?
– Пока нет. Но его ищет немецкая полиция.
– Да, я понимаю.
– Вы были вместе с братом в девяносто пятом году в Жепе?
– Д-да, – с некоторым усилием ответил Благой.
– Чем вы там занимались?
– Я работал в районной администрации.
– А ваша сестра жила в соседнем селе?
– Д-да, – снова с некоторым усилием произнес Благой.
– Извините, что я спрашиваю вас об этом. Она погибла?
– Да.
– Вместе со своей семьей?
– Да. – Ответы были четкие и отрывистые.
– Вы можете рассказать, как это произошло?
Благой посмотрел куда-то в сторону, очевидно, на Орлича, словно спрашивая его совета, и повторил:
– Ее убили вместе с семьей.
– Вашего брата там не было?
– Он там был.
– И не смог защитить семью своей сестры?
– Не сумел, – строго подтвердил Благой, – но пытался, и его изувечили. После этого он начал хромать.
– И записался в отряды местной самообороны.
– Да.
– А потом стал самым жестоким палачом?
– Не палачом, а мстителем, это разные вещи.
– Только не для тех, кого убивали солдаты его батальона, – возразил Дронго.
– Это вы так считаете, – упрямо проговорил Благой.
– Вы тоже записались в отряд самообороны?
– Нет.
– Я могу узнать, почему?
– Я не выношу вида крови. Этого объяснения достаточно?
– Вполне. А чем вы занимаетесь сейчас?
– Преподаю в местной школе. Историю.
– Как вы считаете, вашего брата мог убить кто-то из тех, кто узнал его по прежним встречам?
– Возможно. Но прошло много лет.
– Разве вы забыли за столько лет свою сестру?
Благой надолго замолчал. Потом наконец спросил:
– У вас есть еще вопросы?
– Больше нет.
– Где его похоронят?
– Это будет решать его супруга. Вернее, вдова.
– Мне можно будет с ним попрощаться?
– Если вы решите приехать, то да.
Орлич подошел к экрану:
– Что-нибудь
– Я послал тебе список всех, кто прибыл на ярмарку из ваших бывших республик, – сообщил Дронго. – Проверь и скажи мне, кто мог раньше встречаться с Марко Табаковичем. Можешь даже показать этот список его брату.
– Я так и сделаю, – кивнул Орлич.
Дронго выключил ноутбук, захлопнул крышку.
– Зачем вам нужна была эта беседа? – не понял Фюнхауф. – Я, конечно, понимаю, что вы известный эксперт и пытаетесь понять психологическое состояние убитого и его убийцы, но при чем тут его брат?
– Их сестру вместе с семьей убили много лет назад, – пояснил Дронго, – и тогда пути братьев разошлись. Старший решил стать мстителем, а младший пошел работать учителем в школу. Вот такой психологический нюанс. А на самом деле мне важно было понять мотивы поступков убитого. Если я все правильно понял, он искренне считал, что ни в чем не виновен, поэтому так спокойно обходил все павильоны своих бывших соотечественников и не опасался встреч с ними.
– Что это нам дает? – уточнил Фюнхауф.
– Теперь мы точно знаем, что он подходил туда не потому, что искал Рамиреса, а потому, что просто хотел еще раз увидеть своих бывших соотечественников и вовсе не считал себя военным преступником. Я даже думаю, что большинство из тех, кого осудил Гаагский международный трибунал, искренне не считают себя преступниками. Каждый из них почти наверняка убежден, что защищал своих соотечественников и не мог выбрать другого пути.
– Это только ваши предположения, – возразил Фюнхауф. – Человек обязан понимать границы зла или добра, которые он переступает.
– Не всегда, герр Фюнхауф, далеко не всегда. Вам отчасти повезло, вы родились после войны и не видели ужасов, через которые прошли эти люди и многие из моих сограждан тоже. На войне люди становятся другими, пролитая кровь превращает даже нормальных людей в неуправляемых монстров. Я даже больше скажу: любая война развращает победителей. В этом случае дозволены убийства, насилие, мародерство, грабежи, как обычная плата за поражение. И никакие моральные нормы в этих случаях не действуют.
Фюнхауф молчал, даже не пытаясь спорить.
– Я могу вспомнить, как в победном апреле сорок пятого года советские войска брали штурмом Берлин, – продолжал Дронго. – Это был последний акт великой трагедии и великого подвига советских людей. Нужно было покончить с фашизмом раз и навсегда. Сотни тысяч людей погибли на Зееловских высотах и на улицах Берлина, когда брали с боями каждый дом, каждый квартал. Можете себе представить, как обидно было умирать в последние дни войны… А потом началась вакханалия. Герои превратились в насильников. Даже по самым осторожным данным, огромное количество женщин и девушек, не успевших покинуть город, были изнасилованы. Некоторых сразу убивали, другим повезло больше…