Праздни и будники
Шрифт:
На встречу мне выбежала моя утренняя знакомая, она вся светилась от радости. И я вспомнил, наконец, о своих обязанностях.
Дамы провели меня в гостиную, где я сразу почувствовал разницу между обычным домом и домом, над которым поработал дизайнер; усадили за стол, приняли мои свертки, долго ахали, восторгаясь цветами; а я все смотрел на прекрасную племянницу и не мог оторвать глаз.
Высокая, но не слишком, божественно сложена, без этой нынешней костлявости. Полупрозрачный сарафанчик позволял разглядеть все ее прелести почти досконально. Она не носила бюстгальтер. Он ей не был нужен. Ее тугая грудь лишь волнующе вздымалась, не нуждаясь в дополнительных подпорках. Абсолютно
Когда она сидела со мной рядом за столом и иногда касалась моей руки своими пальчиками, я чувствовал сладостную дрожь во всем теле. Истома блуждала по моим клеткам горячими волнами; приливы рождали желание.
Я захотел ее безумно!
Она хохотала, запрокинув голову, и ее длинные волосы цвета луны, колыхались у нее за спиной, в такт ее дыханию, поднимающему полушария ее грудей под легкой тканью.
Я сидел красный, как рак, вцепившись в ручки кресла с такой силой, что мог их раздавить!
О! Даже сейчас, когда я пишу все это, обессиленный и выпитый этой женщиной, я чувствую, как моя плоть опять восстает против меня и тянется к ней, требует ее.
Ужин прошел, как в бреду. Хозяйки о чем-то весело болтали, а я только кивал головой, как китайский болван. Я наблюдал за движениями ее губ, таких сочных розовых губ; и еще – ее привычка: высунет кончик языка, быстро-быстро, как змейка, и касается им верхней губы… Я готов был бить копытом и орать, как бешеный самец!
Как я ушел в тот вечер, я не помню. Как добрался домой, не помню. Я повалился на свою кровать и провалился в сон как в черную яму.
Меня разбудил звонок в дверь. С трудом поднявшись, я пошел открывать. На пороге стояла она!
Ты думаешь, я вспомнил о чем-нибудь? Нет, Вася, я схватил ее прямо здесь, на лестничной площадке и стал жадно целовать эти губы, плечи, руки, грудь! О! Как сильно бывает желание!
Она отвечала мне так же неистово. Я подхватил ее горячее тело и бегом кинулся в квартиру, не заперев дверь, ничего не спросив, и не сказав. Мы упали где-то на полу, между прихожей и гостиной. Я рвал на ней платье, и она помогала мне. Моя плоть буквально вырвалась наружу, я не успел коснуться замка на брюках, как уже овладел моей нечаянной любовницей. В голове моей поплыли звезды; маленькие взрывы накрывали меня, я яростно проникал в нее все глубже и глубже, так глубоко, что мне начинало казаться: мы – одно целое. Она стонала, она билась подо мной, обвивая меня руками и ногами, и судороги сотрясали ее тело. Я ликовал! Я плыл, меня несло на бешеном прибое безбрежного океана, он принимал меня, накрывая с головой. Сколько это продолжалось, не помню.
Кажется, мы потом что-то делали еще: мы смеялись, пили вино, что-то взахлеб рассказывали друг другу. В памяти всплывают еще струи воды, бьющие в ванну; и наши тела, сплетающиеся снова и снова в радужных пузырях какой-то розовой пены, пахнущей цветами и кровью.
Она куда-то уходила, а я, то ли спал, то ли ждал ее, в бреду, в горячке. Она возвращалась, и все начиналось сначала. Я любил ее, как не любил никого и вряд ли смогу полюбить. Но это не человеческая любовь. Здесь все – на грани смерти. Здесь кончается жизнь; только страсть, только бесконечный оргазм… Для этого нет слов, нет определения. Если бы я верил в дьявола, я бы сказал, что это – дьявольское наваждение. Но я тогда не верил в дьявола…
Очнулся я от телефонного звонка. Дико
– Да – а, – простонал я в телефон.
– Иван Иванович, это Вы? – иголкой кольнуло в мозг. Я вспомнил: моя клиентка! Милая измученная женщина, которая надеялась на меня, как на последнюю инстанцию.
– Да, да! Это я!
– Что с Вами? Вы пропали на целую неделю?! – взволнованный голос, – представляете, он перестал приходить, я спокойно сплю, и моя племянница стала куда-то бегать.
Я вслушивался в ее слова, мне было невыносимо стыдно, плохо и страшно.
– Любовь Николаевна! Голубушка! Спасибо Вам, что позвонили, со мной все в порядке. Я Вам позвоню, буквально через час хорошо?
– Да, конечно, – ответила она.
Я кладу трубку, встаю с трудом и, шатаясь, бреду в ванную.
Что со мной? Куда девался здоровый, крепкий мужик? Из зеркала на меня смотрела бледная немочь со свалявшимися седыми волосами, сероватой кожей, многодневной щетиной, и, О, Боже! – На шее алели красные пятна. Я задумался. Очарование пережитого кануло куда-то в пятки и вернулось липким страхом. Я набрал воду в ванну и долго растирался жесткой мочалкой. Потом я принял контрастный душ и затем растер себя полотенцем до красноты. Побрился, расчесал волосы. Немного полегчало. Зеркало показало худощавого молодого человека, немного бледного. Я даже понравился себе. «Это ничего, – думал я, – это бывает». Из ванной я направился на кухню, сделал себе большую порцию кофе, порылся в холодильнике, достал плитку шоколада и несколько яиц. Яйца выпил сырыми. Шоколад съел целиком, обжигаясь черным кофе. Затем оделся и вызвал такси. Немного тошнило, и кружилась голова. Заехал в аптеку, купил железо и витамины. Тут же, в такси все это и принял. Попросил водителя остановиться у телефонного автомата и подождать. Водитель понимающе кивнул.
– Любовь Николаевна? Это я. Я сейчас у Вас буду.
Когда она увидела меня, то всплеснула руками и сразу усадила обедать. Все время подкладывала куски мяса, налила красного вина. Я ел с жадностью, до тех пор, пока не стал похож на сытую пиявку, только тогда я отвалился от стола.
– Любовь Николаевна, покажите мне шкатулку, – возникшее утреннее подозрение не покидало меня.
– Конечно, конечно, пойдемте, – она не задавала лишних вопросов, как будто понимала, что мы с ней в одной упряжке, мы связаны одной тайной и говорить об этом вслух не рекомендуется.
Мы прошли в ее спальню, она порылась в маленьком прикроватном столике и достала небольшую деревянную шкатулку, видимо старинную.
– Вот, она открыта. Ключ сломался давно, вместе с замком.
Я принял ящичек, откинул крышку и увидел стопку пожелтевших фотографий, достал и принялся рассматривать.
Сомнений не было. На фотографиях начала прошлого века была изображена одна и та же женщина, и она была очень похожа на Лилю, мою злополучную любовницу, как две капли воды.
– Вы не знаете, кто это? – спросил я у Любви Николаевны.
– Кажется, какая-то родственница моего мужа, по линии матери, – неуверенно ответила женщина, всматриваясь в нечеткие снимки, – Наверное, прабабушка.
– Понятно. Любовь Николаевна! Сожгите сейчас же шкатулку! И еще, где родился Ваш муж?
Любовь Николаевна только серьезно кивнула на мое требование и отдала мне все документы, касающиеся ее мужа, и адреса всех родственников, каких знала.
Перед уходом я приказал ей продать дом, уехать в другой город и вообще, поменять в своей жизни все! Она согласилась так же молча и так же серьезно, как и на мое первое требование.