Праздничная книга. Январь - июль
Шрифт:
— Как ты? — спросила Люда. — После аварии ты совсем что-то… ой, прости. Не хотела напоминать про Маринку… ой, опять прости. — Она засмущалась, густо покраснела: до самых мочек ушей.
— Справляюсь, — буркнул я.
Людка отвернулась и прошептала:
— Вы заходите в гости вместе с Ирочкой. Витенька будет рад. И муж не против. Посидим, чай попьем. — Она легонько толкнула меня в бок. — Ну, придете?
— Обязательно, — пообещал я.
Очень хотелось курить, но было стыдно
— Вот что-то вроде того, — сказала Люда неопределенно. — Вот как-то так.
— Спасибо, Люд, — сказал я. — Ты не обращай внимания на мой угрюмый внешний вид, я очень тебе благодарен. И извини, что таким тоном разговариваю. Просто день неудачный.
Точнее будет сказать — месяц.
Прибежал Витенька, дернул меня за рукав измазанными в мокром песке пальчиками:
— Дядя Леша, а мы руку в песочнице нашли!
— Витя, не выдумывай, — строго одернула сына Люда. — Я тебе не раз уже говорила: фантазируй дома, а на улице будь серьезным, как твоей отец.
— Папа!
Ира увлечено загребала ведерком влажный песок и выбрасывала за бортик песочницы.
— Ира, не балуйся!
— Папа, иди сюда! Здесь рука!
Люда замолчала. С испугом глянула на меня, крепко прижала к себе Витьку. Оглянулась на подъезд, готовая в любой момент дать деру.
Я поднялся, руки сунул в карманы и пошел к песочнице.
Шаг за шагом, не быстро, не медленно, потому что все в порядке, первый день мая, праздник, и хитроумные дети никакой руки не находили, а решили подшутить над глупыми родителями. Шаг, еще один, вот и песочница. Я наклонился, схватил дочку под мышки, приподнял и замер, раскрыв от изумления рот. Со стороны, наверное, выглядело очень глупо.
Из песка торчала человеческая рука: мужская, грубая кисть. Кривые пальцы сжимали песок в горсть. Видно было, что у кисти есть продолжение и это самое продолжение зарыто глубоко в песок.
Я захлопнул рот и позвал:
— Люда! Вызывай «скорую» и «милицию». Здесь человека закопали.
— Папа, правда, прикольно? А что это за человек? Он плохой или нет? Это убийство или как?
Я поставил Ирочку на землю и прикрыл ей глаза ладонью. Мельком увидел, как спешит к подъезду Люда и хнычет Витька: он мечтал еще немного повыкапывать руку.
— Наверное, это игрушка, — сказал я. — Подделка. Кто-то сделал из резины куклу в человеческий рост, покрасил ее телесной краской и зарыл в песке. Чтоб пошутить.
— Правда? — спросила Ирочка.
Я покачал головой:
— Нет.
— Успокойся, Дмитрич. На, еще выпей. Хорошая водка, дружок с ликероводочного завода таскает, не гадость какая-нибудь, настоящая русская водка. Вот так. Выпей, рот рукавом
Дмитрич выпил. Закусил огурчиком. Лицо у него было какое-то серое и будто шершавое, глаза блестели. Он не знал, куда деть руки, все время за что-то хватался: то за рюмку, то за вилку, то угол скатерти в кулаке сожмет.
— У ментов целый день провел, — пробормотал. — Но это все фигня. Другое страшно: глядеть в свои собственные глаза. Видеть свои собственные руки и ноги. Видеть себя мертвого.
— Не переживай, Дмитрич. Заглянул себе в глаза, и что такого? Подумаешь. Вот в зеркале, например, тоже себя видишь, верно? Видишь, причем очень часто в самом неприглядном состоянии. И ничего страшного. А тут? Взрослый мужик, крепкий, а тут вдруг размазался — что масло сливочное, хоть на хлеб намазывай и ешь. Давай еще водочки. Праздник все-таки. Как он там сейчас называется? Солидарности кого и куда? Ирка, не вертись на кухне, когда взрослые дяди разговаривают!
Ирка надула губки, задрала носик и с важным видом покинула кухню. Включила телевизор. Передавали новости, что-то о войне на Кавказе.
Дмитрич неопрятной змеей вылез из-за стола, извинился:
— Леш, ты это, без обид, что я так неожиданно нагрянул. Подумал, что ты поймешь, если тебе в жилетку поплачусь. У тебя у самого беда. Ну и…
Я пожал плечами. У меня жена умерла, у тебя — труп в песочнице нашли. Твой труп, собственный. Двойника твоего, в смысле — только что печати на лбу не хватает: «Двойник: утверждено». Беда, ничего не скажешь.
— К тому же первомай все-таки. Праздник. Вроде бы… — Дмитрич почесал затылок. — Солидарности или как там.
Я проводил соседа до двери.
Дмитрич смотрел куда-то в сторону.
Сказал тихонько:
— А он-то жив, кстати.
— Кто жив?
Дмитрич хихикнул:
— Песочный человечек. Сердце у него бьется, Леш. Вот только костоправы разбудить его так и не смогли.
Дверь хлопнула у меня перед носом. Дмитрич ушел. Ничего не скажешь: выдался праздничек у человека.
В тапочках с отстающими подошвами я прошлепал в гостиную. Лениво отметил, что надо бы прибраться. Иркины вещи вперемешку с моими валялись по всей комнате. На телевизоре под кучей кассет спрятался древний видеомагнитофон. Сквозь пыльные окна приглушенно светило солнце.
Я устроился в кресле поудобнее, мутным взглядом уставился в телеящик. Происходившее на экране что-то напоминало. Раскопки какие-то, люди с лопатами.
— Ир, что показывают?
Дочка неопределенно мотнула головой. Ответила с неохотой: