Пражский синдром
Шрифт:
Впрочем, была еще одна причина, по которой Марта не слишком рвалась к близнецам. В конце июня Власта родила девочку, которую назвали Барбора. Все в доме крутилось вокруг болезненной, постоянно орущей Барчи, и гости уж точно были не ко двору. Мы приезжали к ним всего один раз, когда праздновали крестины. Тогда же Алеш рассказал Зденеку о нашем разговоре с Мартой, и после этого желания общаться с ними стало еще меньше. И все же мы договорились, что будем поддерживать хотя бы видимость отношений - ради детей, да и ради бизнеса тоже.
В Питер мы прилетели двадцать второго декабря, сразу
Как всегда, приседающий от тяжести стол, «Ирония судьбы» в телевизоре и две наволочки с подарками: в одну они уже не вмещались. Только теперь с нами были Алеш и Марта. Так странно… Я вспоминала, как год назад приехала к родителям прямо из Праги и сказала за столом, что выхожу замуж. Как будто прошла тысяча лет.
– Боюсь сглазить, но, кажется, у вас все хорошо, - заметила мама, когда мы разбирали на кухне посуду. – И у вас, и у Алеша с Мартой. Очень заметно, как все изменилось с лета. Только все равно подождите немного с детенышем. Хоть полгодика.
– Мы так и думаем, - кивнула я. – Пусть все станет покрепче. Только-только наладилось, не хочется рисковать.
Второго января мы вернулись домой – да, теперь дом для меня был в Праге. А еще через две недели, рано утром, я сидела на краю ванны и тупо разглядывала тест с двумя полосками. Ощущение было странное: радость боролась с огорчением.
В спальне заверещал будильник. Я вошла, включила свет, села рядом с Алешем на край кровати и вручила ему тест.
– Рождество… - вздохнул он, изо всех сил пытаясь спрятать счастливую улыбку. – Ты же говорила, что можно так, без всего.
– Ну да. Не должно было. Но вот, сам видишь. Такое… рождественское чудо. Тебе подарок на Рождество, а мне на день рождения.
Алеш обнял меня, поцеловал – долго и крепко.
– Если это мальчик, придется назвать его Петей. Ну что, пойдем сдаваться? Анна, будешь смеяться, но мне немного страшно.
– Мне тоже, - кивнула я. – Но деваться некуда, придется. Ты скажешь или я?
– Давай я.
Мы зашли к Марте, я, как обычно, включила ночник и запустила руку под одеяло. Она открыла глаза, села и уставилась на нас удивленно, с испугом: мы никогда еще не будили ее вместе. Что-то случилось?
Мы сели на кровать, Алеш обнял ее.
– Мартичка, у нас осенью будет малыш.
Он не сказал «у мамы» или «у нас с мамой». Просто «у нас» - у всех троих, вместе. Марта смотрела то на меня, то на него, и по ее лицу трудно было понять, улыбнется она или заплачет.
И все-таки она улыбнулась. Так, как год с небольшим назад, когда Алеш нас познакомил. Обхватила Алеша за шею, поцеловала его, потом меня. И сказала, чуть ворчливо:
– Наконец-то! Я боялась, вы будете ждать, когда я закончу школу. А ведь ты, мама, уже немолодая.
Она нашарила тапки, встала и поплелась в туалет. Мы с трудом дождались, когда за ней
Сказать, что все шло гладко, было бы натяжкой. Сначала хорошо потрепал токсикоз. Но свой плюс в этом был: Алеш и Марта скакали вокруг меня вместе, как и раньше, когда я «лечилась» от мигрени. Да и не только они. Рада, пани Ружичкова, Магдалена, которая приехала сразу, едва узнала, в первые же выходные, а потом каждый день звонила по Скайпу спросить, как дела. Как и моя мама. Даже Власта позвонила, чтобы поздравить и пожелать удачи.
Несмотря на поганое самочувствие, я растекалась счастливой сахарной лужей, поскольку даже представить не могла, какой королевой может чувствовать себя женщина, когда ждет желанного ребенка. Когда вокруг люди, которые ее любят, заботятся и волнуются за нее.
Марту иногда все-таки клинило. Она дулась непонятно из-за чего, фыркала, уходила к себе и сидела там, мрачная и нахохленная, как филин. Возможно, это были все те же старые страхи, что родной ребенок будет для нас ближе и важнее, чем она. Ведь в доме Зденека центром мироздания стала Барча, и то же самое, похоже, происходило в семье Павла, того лопоухого принца, который каким-то загадочным образом вытеснил из сердца Марты Станду. Осенью у Павла появился брат, отбросив его куда-то далеко на задворки родительского внимания.
Мы делали вид, что не замечаем этих ее приступов дурного настроения. Говорили о том, как хорошо нам будет вчетвером. Как мы будем любить малыша и заботиться о нем. И как он будет любить нас. И о том, как нам важна будет ее помощь. Мы все время подчеркивали это: мы, нам, нас. Марта оттаивала, снова начинала улыбаться. А я удивлялась терпению Алеша. Без его помощи, постоянной поддержки мне не удалось бы сделать ничего. Но когда я сказала ему об этом, он рассмеялся и ответил, что может повторить то же самое: без меня у него ничего бы не получилось.
Я задремала, разморенная на солнце, и вдруг что-то произошло. Как будто внутри медленно проплыла, вильнув хвостом, рыбка. Я замерла, затаив дыхание, и оно повторилось – то удивительно ощущение, которое невозможно описать в полной мере. Его может представить себе только женщина, не забывшая, как впервые пошевелился ее ребенок.
– Мама, что? – подняла голову Марта, напуганная выражением моего лица.
Я задрала футболку, взяла ее ладонь и приложила к животу. Она ждала, напряженно приоткрыв рот. И вдруг расплылась в улыбке.
– Мама, он шевелится! – прошептала в полном восторге.
Наклонившись, Марта обхватила мой живот руками и прижала к нему ухо, как будто надеялась что-то расслышать. А потом вдруг вскочила и полетела из комнаты, едва не теряя тапки. Распахнула входную дверь, с грохотом сбежала вниз.
– Папа, пойдем скорее! – услышала я оттуда.
Она вломилась в мастерскую, впервые без стука, и я понадеялась, что Алеш от неожиданности не угробил какое-нибудь дорогущее украшение. Быстрые шаги по лестнице, через холл. Он вошел, почти вбежал, испуганный донельзя, как был – в кожаном фартуке поверх джинсов и рубашки, со сдвинутой на лоб ювелирной лупой.