Предания нашей улицы
Шрифт:
— Как тебе пришла в голову мысль подать на меня иск? Касем почувствовал, что у него нет другого выбора: либо драться, либо погибнуть. Но он не знал, что сказать.
— Говори же, — понукал его управляющий, — что все это значит? Может, ты сошел с ума?
— Я, слава Аллаху, в здравом уме, — мрачно произнес Касем.
— Что-то не верится. Почему ты решился на это преступное дело? Ведь ты избавился от бедности с тех пор, как эта сумасшедшая взяла тебя в мужья. Чего же тебе еще надо?
— Я ничего
— Так зачем ты это сделал?
— Я хотел лишь справедливости!
Глаза управляющего подозрительно сощурились.
— Может быть, ты рассчитываешь, что родство твоей жены с ханум спасет тебя?
— Нет, господин, я не рассчитываю на это.
— Разве ты футувва, который может бросить вызов всем другим футуввам улицы?
— Конечно, нет, господин! Управляющий не выдержал:
— Так скажи, что ты безумец, и кончим на этом!
— Я в здравом уме.
— Почему же ты подал иск на меня?
— Я хотел справедливости.
— Для кого?
После короткого раздумья Касем ответил: Для всех!
— А тебе-то какое дело до всех? — недоуменно спросил управляющий.
Касем, опьяненный собственной смелостью, ответил:
— Я хочу претворить в жизнь условия, завещанные владельцем имения.
— И ты, бродяга, осмеливаешься говорить об условиях владельца? — вскричал возмущенный управляющий.
— Он наш общий дед, — спокойно ответил Касем.
Тут Рифат вскочил и изо всех сил ударил Касема по лицу опахалом от мух, которое держал в руке.
— Наш дед! Да среди вас нет ни одного, кто знает своего отца, а каждый нахально заявляет «наш дед». Вы воры, бродяги и негодяи. Твоя наглость переходит всякие пределы. Ты надеешься, что в этом доме окажут покровительство тебе и твоей жене, но и дворовый пес лишается милости, если укусит руку хозяина.
Лахита, желая успокоить разбушевавшегося Рифата, стал уговаривать его:
— Сядь и успокойся, не стоит расстраиваться из-за какого-то ничтожества!
Управляющий с трясущимися от гнева губами сел на диван.
— Даже бродяги уже зарятся на имение и, потеряв всякий стыд, говорят «наш дед».
Лахита согласился с управляющим:
— Видно, правду говорят жители нашей улицы о бродягах. Прискорбно то, что улица наша сама устремляется к своей погибели. — И, обернувшись к Касему, добавил: — Твой отец был моим помощником, так не вынуждай меня убить тебя!
А Рифат воскликнул:
— За то, что он сделал, он заслуживает не просто смерти, а гораздо более жестокого наказания. Если бы не ханум, его уже давно не было бы в живых!
Лахита решил продолжить допрос:
— Скажи-ка, парень,
— Что ты имеешь в виду, господин? — спросил он.
— Кто надоумил тебя подать иск?
— Я сам пришел к этой мысли.
— Ты был простым пастухом. Потом судьба улыбнулась тебе, а тебе все мало?
— Я хочу справедливости! Справедливости, муаллим! Управляющий заскрипел зубами от ярости.
— Справедливости?! Собаки! Подлецы! Когда вы собираетесь разорить и разграбить имение, вы всегда говорите о справедливости!
И, повернувшись к Лахите, приказал:
— Допрашивай его, пока не сознается!
И снова Лахита вкрадчивым и угрожающим голосом спросил:
— Так кто же тебя надоумил?
Со скрытым вызовом Касем ответил:
— Наш дед!
— ?!
— Перечитай условия владения, и ты убедишься, что именно он надоумил меня!
Рифат снова вскочил с дивана и завопил:
— Убери его с моих глаз, вышвырни его прочь! Лахита поднялся и, взяв Касема за руку, повел к двери.
Он железной хваткой сжимал ему руку, но Касем молча терпел боль. Лахита прошептал ему на ухо:
— Образумься, подумай о себе. Не вынуждай меня выпустить из тебя кровь!
78
Вернувшись домой, Касем застал там Закарию и Увейса, а также Хасана, Садека, Аграму, Шаабана, Лбу Фисаду и Хамруша, которые встретили его вопросительными и сочувственными взглядами.
— Разве я не предупреждал тебя? — спросил Увейс, когда Касем сел рядом с Камар.
— Подожди, дядя, дай ему прийти в себя, — остановила его Камар.
Но Увейс не слушал ее.
— Он сам виноват в своих несчастьях!
Закария, изучающе вглядываясь в лицо племянника, проговорил:
— Тебя оскорбили, сын моего брата. Я знаю тебя, как самого себя. Я вижу, тебя унизили!
— Если бы не Амина-ханум, ты не вернулся бы сюда целым и невредимым! — воскликнул Увейс.
— Нас предал проклятый адвокат, — обведя глазами лица друзей, сказал Касем.
Лица юношей посуровели, они обменялись тревожными взглядами. Никто еще не произнес ни слова, как Увейс предложил:
— Расходитесь с миром, пусть каждый молит Аллаха о спасении!
Но Хасан спросил:
— Что ты скажешь, сын моего дяди?
Подумав, Касем ответил:
— Не скрою, нам грозит смерть. Поэтому каждый из нас волен отказаться от участия в этом деле.
— Пусть этим все и кончится, — заметил Закария. Но Касем спокойно и решительно возразил:
— Я не брошу начатого, какими бы ни были последствия. Я такой же сын нашей улицы, как Габаль и Рифаа, и должен выполнить волю деда!
Разгневанный Увейс поднялся и, направляясь к выходу, сказал: