Предания о неземных пришельцах (Сборник)
Шрифт:
Мои лекарства помогали мало, хотя я и готовил их добросовестно, как учили. Многие из моих подопечных умерли. Как-то, в глубоком отчаянии, я сказал, что те, кому я помогаю советом и жаропонижающим эликсиром, умирают так же, как и те, кто помощи не получает. Кассия спорила со мной: мне кажется, она боялась, что я могу сдаться. В несколько дней мы обессилели, наши глаза ввалились, наши руки, ноги тряслись.
То, что и у Дургала были такие же результаты, ни на йоту не поднимало мое настроение. Он был не лучшим, чем я, врачом. И его пациенты умирали десятками — причем люди, которых было особенно
Не все просили помощи, многие рассуждали, как молодой легионер Оптим Тавр:
— Со мной ничего не случится. Во мне так много вина, что ни одному демону в меня уже не влезть!
Беспрерывно увеличивалось число пьющих. Это было бы смешно, не будь так трагично. Лихорадка не щадила и пьющих: спустя несколько дней славный Оптим слег, чтобы никогда больше уже не встать.
Места расквартирования провинциальных войск у Восточных ворот вскоре обезлюдели — добрая часть легионеров не могла нести службу из-за болезни, не меньшая — лежала на кладбище. Эпидемия действовала с той же неумолимостью, с какой выполняется приказ командующего о казни каждого десятого легионера, виноватого ли, безвинного ли…
И чаще всего погибали лучшие.
Внезапно заболел Марк Вер. Естественно, я сам лечил бы покровителя, окажись я в поселке, когда его свалила лихорадка. Но адъютанта пришлось послать за Дургалом. Его искусство было бессильно, и комендант гарнизона испустил дух. Уже дававшее сбои местное управление прекратило существование.
Могильщики трудились неутомимо. С утра до позднего вечера рыли могилы, складывали в них умерших, закапывали. Церемония сожжения — не в традициях Северной Испании. Римские обычаи захоронений, несмотря на долгое господство римлян, здесь не привились. Кроме того, обряд жертвоприношения требует много времени, а времени не было. Все это рассчитывали наверстать потом, когда стихнет эпидемия. Тогда будут изваяны и установлены надгробья для богатых.
Но самое ужасное было впереди.
Однажды вечером я пристроился за могильным камнем, ожидая наступления ночи. Небо быстро потемнело, вспыхнули звезды, далеко на западе бледно светила луна. Я подозревал, что должно произойти, и лишь хотел убедиться в верности своего предположения. Могильщик клялся мне в этом страшной клятвой. А он не из тех, кто бросает слова на ветер.
Я вернулся в полдень, на час опоздав на похороны Марка Вера. И теперь разыскал его могилу, так как мне пришло в голову, что его смерть как-то связана с тем, что я узнал при посещении одной больной. Это была некрасивая пятнадцатилетняя дочь могильщика. Девочка была крепкой и, пожалуй, могла выздороветь.
Готовя снадобье, я рассеянно беседовал с ее отцом. Тот был возбужден; не потому, что боялся за себя — по невыясненным причинам люди его профессии невосприимчивы к смертельной лихорадке, — он боялся за своего единственного ребенка
И вот я ждал в укрытии, вооруженный длинным кинжалом. Разоблаченный преступник всегда сопротивляется.
Они пришли вчетвером. Из-за темноты я не узнал Дургала, но ясно, что он не мог доверить это слугам. Они тихо и осторожно крались между могильными холмиками. Осторожно и молча.
У могилы Марка Вера передний остановился, обернулся, показав жестом, что они пришли. Жест был так внятен, как будто он сказал это вслух. Двое достали из-под накидок короткие лопатки и стали копать. Глухо шлепалась земля, скрежетали камешки под лопатой, да тупыми звуками отзывались попадавшиеся куски древесины.
Почему я медлил? Чего ждал? Ждал, когда свершится осквернение могилы? Боялся? Нет, страх я умею побороть, иначе в свое время я остался бы верным медиком Цезаря.
Сделав над собой усилие, я встал и вышел из укрытия. Сухая ветка хрустнула под моей ногой.
— Что вы здесь делаете?
Один из четырех поднял руку, хотя стоял слишком далеко и не мог нанести мне удар. И все же я остановился и схватился за рукоять кинжала. Одно мгновение никто не двигался. Потом раздалось шипение, как будто брызнули водой на раскаленный металл. Меня сразу же обволокло неописуемо сладким, неведомым ароматом. Тысячи незнакомых чарующих цветов открыли свои чашечки: белые, розовые, красные, темно-пурпурные…
Резкий запах лез в мои ноздри, я чихнул.
О громовержец Юпитер и великий Эскулап, где я?
Я лежал на мягкой пестрой подстилке в большом зале без окон, освещенном неведомым светом. Удивительно гладкие каменные стены были размалеваны кричащими красками. Брежу?
— Ты очнулся?
Голос знакомый! Повернул голову. Дургал, осквернитель могил!
Я вскочил.
— Что тебе нужно от меня, преступник?
Ничто не изменилось в его лице.
— Можешь называть меня преступником, — равнодушно сказал он. — Но меня ты все же выслушаешь. Да и для тебя было бы разумней, прежде чем осуждать, выслушать меня.
— Я у тебя в плену?
— О том, что будет с тобой, поговорим после. Ответь мне откровенно на два вопроса. И я так же откровенно расскажу, почему ты здесь. А ну-ка, врач, скажи: разве не бывает целительное лекарство чаще всего горьким? И разве иногда врач не лжет во имя спасения больного?
Я смежил веки. Кружилась голова, как после перенесенного нервного шока. Что значат эти странные вопросы? Я осторожно ответил:
— Ну конечно.
— Рад, что мы сошлись во мнении. Но делали мы именно это и ничего другого, — продолжал он, — Слушай же, что мои братья поручили мне сказать тебе. Мы…
— Ты имеешь в виду своих слуг, Робу и других? Я сразу же подумал…
Он покачал головой:
— Позволь мне рассказать все по порядку. Это и без того достаточно сложно. Присаживайся. Там хотя бы. Есть, пить хочешь?
И на мое невысказанное ответил:
— В нашем соке нет ни яда, ни снотворного.