Предания старины глубокой
Шрифт:
Опасения Пирдоус оправдались: все соседские девочки стали петь стихи Шарафутдина, присланные ей с Абидат. В Кумухе стали судачить об увлечении Шарафутдина. Только у него дома все многозначительно молчали. Молчал и сам Шарафутдин, молчал и отец, который услышал об этом. В доме воцарилась тяжелая тишина. Отец решил отослать сына на время из Кумуха. Он послал нескольких молодых людей, в том числе и своего сына с Курди на учебу к Маллсю Балхарскому, надеясь, что за это время юноша забудет свои увлечения, и по возвращении из Балхара его можно будет женить на Буву.
Сохранились стихи, сочиненные Пирдоус по поводу отъезда Шарафутдина:
Когда другие парни ездятЗакончив курс обучения у арабиста Маллея, Шарафутдин и Курди вернулись в Кумух. От Рашку-Кади не скрылось то, что его сыновья теперь мало интересуются работой муталимов, а больше читают прогрессивную литературу, вместе со своими друзьями ведут переписку с Саидом Габиевым, сообща читают и обсуждают его письма, его газеты. Но отца успокаивало то, что его сыновья не чуждались его, доверялись ему. Мудрый и грамотный Рашку-Кади старался быть другом и наставником своих сыновей во всех их делах и помыслах. Старался, чтобы между ними не возникла та пропасть, которая создавалась в других семьях между прогрессивно мыслящими детьми и их родителями. Однако предстоящая женитьба сына тревожила отца. Надежда на то, что Шарафутдин в разлуке забудет об увлечении своем, не оправдалась. Не желая испортить отношения с сыном, отец поручил решение этого щепетильного вопроса близким родственникам, которые весьма добросовестно стали наставлять Шарафутдина на “верный” путь. Остались восемь стихотворных строк из тогдашнего послания Шарафутдина к Пирдоус:
Если бы я был судьейУ чистилища ада,Тех, кто мешал влюбленным,Послал бы в жар огня.По волшебной лестницеПодняться бы мне на небо,У творца земной любвиПопросить тебя одну.Шарафутдин даже попытался похитить и увезти Пирдоус, но она отвергла его намерения и послала ему такой ответ:
Я не метель, чтоб воевать со снегом,И не пурга, чтоб биться об скалу.Забудь меня и выброси из сердца,Теперь у нас дороги разошлись.Получив эти жгучие и скупые строки, обычно сдержанный и спокойный Шарафутдин стал метаться, не находил себе места, оторвался от родных и некоторое время жил у своего друга Курди. Он опять послал письмо к Пирдоус:
Враг ли я твой, ласточка,Чтоб выстрелом метким сразить?Может сердце твое – тучка черная,Чтоб солнце мне затмить?От сердца твоего до моего.Был построен мост золотой,Кто этот мост разрубил,Пусть его судьба сломается!От глаз твоих до моихГорел солнечный луч,КтоВ это время в Пирдоус был влюблен и добивался ее руки один офицер по имени Магомед Мусаев, аварец из Чоха, который тогда работал наибом в Кумухе. Он хорошо владел лакским языком, был очень добр и весел по натуре и, несмотря на свою молодость, пользовался уважением кумухских аксакалов. В Кумухе было немало девушек, которым нравился Магомед, его красивая внешность и офицерская форма, которая была ему очень к лицу, выгодно выделяли его. Родители Пирдоус доброжелательно принимали у себя Магомеда и видели в нем самого подходящего жениха для дочери.
Однажды вечером тетя подозвала Пирдоус в комнату и прикрыла дверь. – Там, возле мечети, стоит Шарафутдин, – тихо сказала она. – Честно говоря, мне его жаль. Я никогда не видела его таким подавленным и осунувшимся. Бедный парень мечется между двух огней. Зачем тебе осложнять его положение, зачем становиться причиной разлада в чужой семье? Разве в этой жизни все делают только то, что хотят? Разве я вышла замуж за вашего отца, потому что я этого очень хотела? Может и у меня тоже был любимый человек? Может мне тоже, пришлось побороть себя ради того, чтобы вы не попали к мачехе? Как мы хотим, не везде и не всегда бывает. Чтобы облегчить участь любимого человека, иногда женщине приходится идти на любые лишения. Если бы ты сейчас отказала Шарафутдину и приняла предложение Магомеда, Шарафутдину от этого было бы гораздо легче. Это все-таки определенность. И он и ты без всяких неприятностей можете устроить свою жизнь. А в доме Рашкуевых тебе никогда покоя не будет, если даже вы поженитесь, и ему самому не будет.
Тетя посоветовала Пирдоус тот же час выйти к Шарафутдину, который все стоял и глядел на их окна, и объясниться. Но девушка не вышла. Не вышла она и в следующие дни, когда Шарафутдин подолгу расхаживал вокруг их дома.
Через некоторое время Шарафутдин и Курди уехали из Кумуха, говорили, что они поехали в Москву сдавать экзамены в институт. Осталось четверостишие Пирдоус по этому случаю:
Москва покрылась золотом,Петербург засеял серебром,Ашрафи-ШарафутдинТам экзамены сдает.Приехали из Чоха с богатыми подарками родственники Магомеда к Гишиевым и состоялся торжественный и пышный обряд обручения Магомеда и Пирдоус. Через пару недель сыграли и свадьбу, о которой до наших дней рассказывают легенды.
А Шарафутдин где учился, чем занимался – неизвестно, только вернулся он в Кумух через год в окружении революционно настроенной молодежи и с головой ушел в эту работу. Наконец-то состоялась его женитьба на Буву, но женившись он не осел в Кумухе, а стал ездить по городам Дагестана и России по своим революционным делам. Пирдоус же жила некоторое время в Чохе, затем они с мужем переехали в Кумух и стали жить в мире и согласии. Счастье же их было недолговечным, вскоре скоропостижно умер муж Пирдоус. По этому случаю Тарият Рашкуева (двоюродная сестра Шарафутдина) писала:
Тебе ли, красавица Пирлоус, в трауре сидеть в углу. Лучше бы за русским столом письма писать любимому. Спрячь теперь, красавица, черную челочку свою. Некому теперь ее гладить, ушел избранник твой. И от чохцев совестно, и от Шарафутдина стыдно. Год была в замужестве и стала вдовою. Зачем тебе нужен был наиб, когда был Шарафутдин? Разве длинные рубли лучше ученых книг?
Родные Магомеда относились к Пирдоус с подчеркнутым уважением и даже с любовью, ибо умирая Магомед просил их не обижать ее. Они знали о большой многолетней любви Магомеда к Пирдоус и были благодарны ей, что осуществила сокровенное желание Магомеда и стала его женой. Не ее вина была, что он так скоро умер, скорее это было ее большое горе, ее беда.