Преданные богам(и)
Шрифт:
Он был молод, всего на пяток лет ее постарше, и являл собой истинно породистого чернобурого лиса. Поджарый, черноволосый с серо-голубым подпалом. С высокими скулами, раскосыми желтыми глазами с приподнятыми к вискам уголками и вертикальным зрачком. Чуть вздернутым носом и узким подбородком.
У него не росла борода, и болезненная бледность кожи была особо заметна. Облик портили тени под глазами и синие лунки ногтей, при виде которых у Ганьки каждый раз сжималось сердце. Но даже при всем при этом он был не по-божески
Тем страннее, что во снах ей еженощно являлся кто-то другой.
– Оклемался? – Цикута, наконец, отложил грамоты и встал из-за стола.
Меховой соболий кафтан, изукрашенный золотым наузным шитьем, потянулся за ним по ковру хвостом. Ганька, как завороженная, проследила за ним и кивнула, цепляя привычную мальчишечью маску. Думать о себе в мужском лице при этом было не обязательно, но так было проще следить за речью и жестами.
Обмануть всех вокруг нелегко. Но не тяжелее, чем самого себя. А Ганька был очень хорошим лжецом. И лучше всех он врал самому себе.
– Тогда у меня к тебе просьба.
Ганька вытянулся по струнке, ради своего княжича готовый на что угодно.
– На перекройной неделе к нам прибудет Гармала Гуара. Ты наймешься к нему прислужником.
Прозвучало это вот ни капельки не просьбой!
Запал Ганьки сдулся, аки бычий пузырь, который пнули особо ретиво.
Гармала Гуара по прозвищу Могильник был волкодавом, охотником на чудищ. Но особливо он прославился своей охотой на ворожеев, многоликих и безликих, за что и получил свое прозвище Могильник. Ядовитую траву гармалу так еще в народе называют.
Ну, а Гуарой его кличут в честь его зверя, гривистого волка, чтоб подчеркнуть его чуждость. Ведь тварюги эти с длиннющими лапами и горбатым хребтом обитают лишь на Заморских островах.
Еще Гармала Гуара был могучим ведуном и, поговаривают, обладал самым острым слухом среди ныне живущих. Мол, ложь он определяет по биению сердца. Брешут, небось.
Ах, да, еще он слеп, как крот. Но при всем вышеозначенном это не сильно упрощает Ганьке задачу.
– Не слышу отклика, – наигранно вздернув брови, приструнил его Цикута.
– Ох, благодарствую, сударь-барин! – Ганька крамольно поклонился, тюкнув носом коленки. – Такому поручению грех не возрадоваться! Бью челом, княже!
И для наглядности постучался лбом об столешницу. Трижды.
Цикута усмехнулся и подошел к другому столу, на котором громоздились разной степени корявости стеклянные тары, были разложены горсти засушенных трав и прочая знахарская мерзопакость вроде жаб, змей, летучих мышей и жучил. Из ящика выудил баночку со знакомой желтоватой мазью и протянул Ганьке.
– Нюх у Гуары вроде слабее слуха, но лучше будь начеку и мажься феромонами не реже раза в три дня.
Мазь, сготовленная Цикутой, непостижимым Ганьке образом скрывала бабский дух. Какая-то ворожба, ей-богу!
– В чем думаешь уличить-то
Вопросов, отчего именно его княжич посылает следить за волкодавом, у Ганьки не возникало. Оттого, что Ганька в своем деле лучший, и Цикута доверяет ему больше прочих, не сомневаясь в его преданности, ясен пень!
Княжич Чернобурский покосился на свитки доносов и ответил не по-лисьему тяжелым взглядом:
– В ворожбе.
6 Червивая ягода
Первый весенний месяц,
младая неделя
Сумеречное княжество,
к западу от Тенёты
Сквозь мрак Норов шел плавно, словно летел над землей, и, чудилось, за шаг покрывает версту. Но и этого было мало. Черва нагайкой подстегнула вороного жеребца, тот гневно заржал, высказывая свое мнение о хозяйке, и припустил быстрее ветра.
Дикий конь, необремененный седоком, но подгоняемый примотанным к спине соломенным чучелом, что мчал чуть впереди, теперь отстал.
Черва перекинула ногу через круп Норова, садясь спиной вперед. Вскинула лук, натянула тетиву, прищурилась одним глазом, выдохнула облачко пара и выпустила стрелу. Поправку на ветер, на бег своего и дикого коня, как и на разность высот с чучелом, она уже сделала безотчетно, не раздумывая. Стрела попала точно в пририсованный чучелу глаз. Рысь внутри фыркнула, недовольная, что охота велась на тюк соломы.
Черва безразлично проследила, как мимо нее проскакали служки, ловить дикого коня, дабы снять с него чучело, да отпустить на волю. Села ровно и закинула лук за спину. Давая выход досаде от занятия нелюбимым делом, грубо натянула поводья, поднимая Норова на дыбы. Тот замолотил пудовыми копытами по воздуху и развернулся. Послушный приказам хозяйки, поданным коленями, мягкой рысью пошел к опричникам, теряющимся в вечерней темени из-за черных кафтанов.
Но несмотря на досаду, ставшую вечным спутником ее жизни, сердце Червы глодала робкая запретная надежда. Уж после такового свершения, батюшка непременно ее признает.
За спиной нависала громада елового бора, ощерившегося голубыми иглами, окружающего крохотный уездный городок Сертень. Прежде он звался Серотень, но жителям до того приглянулось менять в названии первую букву, что пришлось спешно город переименовывать.
Сертень был всего в дне конного пути к западу от стольной Тенёты, но это не спасло его от участи глухомани. Коей являлись все города Сумеречного княжества, опричь столицы. Про веси и говорить нечего.
Под копытами Норова похрустывал снег, сверкающий яхонтами в свете тонкого нарождающегося месяца. Снег укрывал под собой луг, знакомый Черве до последней кочки, ямки и травинки, ибо здесь она проводила больше времени, чем в княжеском тереме.