Предать нельзя Любить
Шрифт:
Чтобы осознал.
Ничего не поменялось.
Есть в жизни такие поступки, у которых нет обратного действия.
Например, ворваться вихрем в судьбу незнакомого человека и обманывать его месяцами. Пусть и влюбившись.
Или спустя неделю-две после того, как о любви кричал, повстречать другую. Найти таким образом утешение.
Надеюсь… ему было хорошо, – горько усмехаюсь про себя. По крайней мере, печальным Арсений в караоке не выглядел.
Нет, я тоже виновата. Каждого его действие –
И поверить тоже.
А жалость, как и говорила, с детства не приемлю.
– Уходи, пожалуйста, – повторяю в третий раз и с головой зарываюсь в свой собственный мир под одеялом.
Отчётливо слышу, как он приближается и останавливается рядом.
– Перед Новым годом я был в Москве, – выговаривает тихо. – Встречался с твоим отцом. Его зовут Михаил. Нормальный мужик, правда был немного шокирован новостью... На тумбочке номер телефона. Позвони ему, как соберёшься с мыслями.
Мозг просто отказывается сейчас воспринимать информацию…
Задерживаю и без того слабое дыхание. Зачем-то считаю каждый шаг, который отдаляет Долинского от меня.
Их девять.
Слёзы жгутся и пытаются выскользнуть наружу. Но и тут себя одёргиваю. Обещала же.
Мамочкой поклялась.
Сдираю одеяло, когда всё стихает, и окидываю взглядом пустую палату. На тумбочке, у изголовья кровати обнаруживаю сложенный вдвое лист и небольшую шкатулку, которую тут же забираю себе.
Вскрываю.
На чёрном бархате хрупкое кольцо. Лихорадочно извлекаю тонкий ободок, в центре которого яркий камень цвета моря. Ещё не высохшего…
Направляю украшение к свету, чтобы получше разглядеть, и замечаю на внутренней стороне выгравированные крохотные буквы.
Amor magister optimus.
Пока извлекаю из-под подушки телефон и пытаюсь разгадать, какой смысл заложен в эту фразу, в палату возвращается Люба.
– Выгнала? – произносит она грустно, качает головой. – Дурочка! Всю жизнь жалеть будешь.
Глава 36. Арина.
Спустя месяц
Стряхнув налипший снег с короткого полушубка, продвигаюсь дальше по узкому коридору и попадаю в небольшое камерное кафе. Взглядом разыскиваю Эвелину.
Она позвонила мне вчера. В своём обычном стиле щебетала в трубку что-то про предстоящий отдых в Альпах и как бы невзначай назначила встречу здесь.
Отказаться было неудобно, я растерялась, поэтому сегодня пришлось приехать.
Возле уютного камина, за круглым миниатюрным столиком обнаруживаю маму Арсения, скучающе озирающуюся по сторонам.
– Арина, – восклицает она приветливо. – Думала, не придёшь.
– Я же обещала, – скромно отзываюсь, пока женщина расцеловывает
– Говорят ты теперь москвичка, – шутит она, обратно усаживаясь в уютное кресло.
Оставляю это утверждение без ответа, потому что я догадываюсь, кто именно поделился с ней этой информацией.
– Смотришься феноменально, – разглядывает она мой короткий бежевый топ с удлинёнными рукавами и высокие джинсы. – Ты красавица.
– Спасибо, – улыбаюсь. – Вы тоже прекрасны как всегда.
Схватив меню, быстро диктую заказ официанту. Пожалуй, кофе и круассан в компании матери мужчины, которого всячески стараюсь забыть, я выдержу.
– Расскажи, как у тебя дела? – весело спрашивает Эвелина.
– Всё хорошо, – пожимаю плечами.
– Работаешь?
– А как же.
– Где?
– Секретарём в одной фирме. Только устроилась. Там ничего сложного.
– Ну как сказать, – смеётся она. – Я-то в жизни ни дня не работала. Слава богу, удачно развелась, да и сын помогает.
При упоминании о Долинском моё лицо заметно меркнет, и это не остаётся незамеченным.
– Что у вас произошло, солнышко?
– Ничего.
– Ты – ничего, он – ничего. Оба с кислыми минами. Разве так можно?
Неопределённо мотаю головой. Да боже мой!
Он прохода мне не даёт. Приобрёл вещи на целую женскую армию. Каждый день пишет сообщения, с отцом моим общается ближе, чем я. Даже Виктор Андреевич сменил гнев на милость и теперь продвигает кандидатуру Долинского, как заправский пиар-менеджер.
Что им всем от меня надо?
– Гордость – плохой советчик, Ариш, – произносит его мама печально.
– Да дело не в этом, – отчаянно стискиваю накрахмаленную салфетку в руках. – При чём здесь гордость вообще?
Если бы она у меня была… Я бы не стала кружить две недели вокруг закрытой двери, когда Арсений меня выгнал. Разве гордые так поступают?!
– А что тогда?
– Мы оба ошиблись. Отношения – это про доверие. А оно утеряно безвозвратно.
– Сколько тебе лет? Напомни.
– Двадцать четыре.
– Мне было почти столько же, когда я развелась.
– Вы говорили, что всё сделали правильно, – стою на своём. – Что Долинские такие… не прощают. Упёртые.
– Говорила, – усмехается. – Всё-то ты помнишь, пчёлка.
– Тогда, о чём мы тогда? Давайте пить кофе и есть круассаны. Я голодная.
И правда, после больницы, где я сильно похудела, словно восполняю запасы.
Сейчас, кстати, живу неподалёку от отца…
Когда я ему позвонила… разговор не очень удался. То ли я была расстроена ситуацией с Арсением, то ли немного застеснялась. В общем, пообщались сухо, не было вот этого ощущения дикой радости оттого, что наконец-то в моей жизни появился родной человек.