Предать нельзя Любить
Шрифт:
Чем я жил последние недели? Какие дела вёл? Чем занимался? Кто был рядом?
Полный ноль. Штиль. И одиночество.
До тех пор… пока не увидел подписанные от руки ячейки в аптечке на собственной кухне, вообще не подозревал, как много в моей жизни одиночества.
Слева раздаются шаркающие шаги.
Дёрнувшись, уставляюсь вправо и слежу за тем, как ко мне приближается Луневич. В спортивном костюме и тапках даже не сразу его узнал.
Подойдя, останавливается и медленно озирается по сторонам.
Кушетка в коридоре одна.
Кивает на неё, глядя мне в глаза, и ждёт.
Стискиваю зубы, но к краю пододвигаюсь.
– Сидишь, коллега? – спрашивает Виктор, размещаясь рядом. – Сиди-сиди, – ядовито произносит и заваливается на выкрашенную в светло-серый цвет стену.
– По-твоему это смешно? – сжимаю кулаки, врезать по холеной морде желание нестерпимое.
– Угомонись, Арсений, – с предостережением произносит. – Не время и не место. Всё потом.
Мрачно осматриваю мертвенно-бледный вид своего заклятого врага и отступившись, снова упираю голову в ладони. Он прав, черт возьми.
– Как ты узнал? – спрашиваю хрипло.
– Медсестра сказала. Я давно здесь нахожусь и Аришку все знают. Общительная она.
Не могу сдержать грустную улыбку. Ари такая, куда бы ни пришла – везде пробьётся, как росток.
В голове тысячи мыслей, которые так или иначе, через фильтр поступают в анализатор и разъедают нервные клетки.
А что, если…?!
Как тогда?
Как вообще… Блядь.
– Я ведь её сразу не забрал, – выговаривает Луневич мрачно.
Стряхиваю с головы тяжелую бетонную плиту, восстанавливая слух.
– А что так? – глухо интересуюсь. – Испугался?
– В некоторой степени, да.
Из дверей реанимации вылетает медсестра. Окинув нас пустым взглядом, отправляется дальше по коридору.
– Извините… – кричу ей вслед.
– К вам выйдет врач, – сообщает на бегу.
Снова остаёмся вдвоём.
Скажи мне кто-нибудь полгода назад, что я буду бок о бок сидеть и спокойно беседовать с Луневичем – поржал бы в лицо и посоветовал не сочинять небылицы.
– Не забрал, – горько усмехается Виктор. – Побоялся, если рядом будет копия Катюши, то вообще с ума сойду от горя. Когда умирает любимый человек, не знаешь от чего внутри рванёт. Как по минному полю ходишь.
Качаю головой. Даже думать об этом не хочу.
– Жестоко, – откликаюсь, представляя пятилетнюю девочку с большими, испуганными серо-зелёными глазами и милыми косичками.
– Может, ты и прав. Поддерживал, как умел, конечно. Воспитке денег отсылал, чтобы присматривала. Лет через пять впервые задумался, что неправильно это. Частичка Кати там, а я здесь. Тошно стало.
Луневич неожиданно сильно вздрагивает и пытается поймать равновесие. Чертыхаюсь, резко выбрасывая ладонь, и ловлю его за предплечье, усаживая обратно.
– Какой она была? Катя ваша? – спрашиваю, чтобы занять мозг хоть чем-то, кроме страшных мыслей.
– Такой же, как Аришка. Красавицей была. Только чуть понаглее, более приспособленная к жизни, что ли.
Поворачиваюсь
– На Аринку всё же большой отпечаток детдом наложил, – продолжает. – За это себя виню. Девчонку запустили, сначала направили в спецкласс, разглядели отставание. Когда забрал… все репетиторы в ряд кричали, смышлёная она, только сильно не успевает по программе.
Потираю шею, чувствуя тупую боль в груди. Блядь, что за жизнь у тебя, Малыш?
– После школы уговаривал её поступать, – Луневич тяжело вздыхает и машет рукой. – Отказалась. Петь говорит, люблю. Петь буду.
В коридоре появляется мужик лет пятидесяти, представляется лечащим врачом. Долго выясняет, кем именно мы приходимся пациентке Плевако, и удостоверившись, что перед ним отчим, начинает монотонно сыпать диагнозами и формулировками, которые тут же аккумулируются в моём воспалённом воображении.
Двухсторонняя пневмония уточняется...
Давление пониженное. Сердечный ритм в норме…
Степень поражения лёгких будет известна завтра. Пока полежит под кислородом.
Состояние пациентки стабилизировали, но всё может измениться…
– Она пришла в себя? – перебиваю врача.
– Пока нет, это нормально. Организм слабый, мы начали вводить сильнодействующие препараты, антибиотики. Нужно время, чтобы восстановиться.
– Можно к ней?
– В реанимацию доступ запрещён, – бескомпромиссно сообщает. – Пару дней продержим точно, там будем смотреть по динамике. График посещения после перевода в палату можете взять у постовой медсестры.
– Спасибо.
– Отправляйтесь домой, завтра тридцать первое число, день сумасшедший будет. Приезжать не нужно. Вечером позвоните мне, я сообщу результаты лечения.
Доктор просит Луневича подписать необходимые разрешения, а потом возвращается в реанимацию.
– Я поеду, – говорю, активно растирая лицо целой рукой. – Переоденусь, через несколько часов вернусь.
Виктор усмехается и медленно поднимается на ноги, держась за стену.
– Не мельтеши тут, Арсений, – по-отечески хватает меня под локоть. – Врачи работают, не надо им мешать. Ты лучше… пока она в реанимации, в Москву слетай. Одним днём управишься.
– Что там?
– Отца Аринкиного разыскал. Мой человек скатается только после праздников, тебе… я больше доверяю.
Глава 35. Арина.
Проснувшись, стараюсь не открывать глаза сразу… Уже по привычке. А когда слышу знакомые тяжёлые шаги и равномерное дыхание, собираю внутри все силы.
Опять явился.
Пятый день, с тех пор как я окончательно пришла в себя, делаю вид, что сплю, когда он здесь. Арсений, уверена, обо всём догадывается, но терпеливо ждёт.