Предатель Ты врал мне годами
Шрифт:
— Пусти.
Богдан медленно разжимает пальцы:
— Я туг с тобой, Люба, а это самое главное сейчас, — поправляет ворот моего платья, — и мы с тобой многое прожили, прошли и...
— Заткнись, — цежу сквозь зубы.
Затем я отворачиваюсь, потому что из глаз буквально потоком вырываются слезы, и присасываюсь к бутылке.
Несколько глотков, и прижимаю кулак к губам, медленно выдыхая. Вздрагивают плечи, и я вся съеживаюсь.
За кем мне сейчас спрятаться от мужа-лжеца?
И как быть?
Да,
— Напомни, какие тебе успокоительные таблетки в прошлый раз от тревоги прописывали? —
спрашивает Богдан.
Оглядываюсь на него. Его лицо смазывается за солеными слезами. Какой цинизм.
— Ты совсем охамел.
— Я беспокоюсь о тебе, Люба. И, — он делает строгую паузу, с которой лучше не спорить, —
нашем сыне.
Выуживает из кармана пиджака смартфон и цыкает:
— Уточню у врача, — касается смартфона и прикладывает его к ухо. Мельком смотрит в окно и расслабляет галстук.
Я так и сижу: в одной руке — бутылка воды, а вторая рука прижата в шоке и ужасе ко рту. Я даже не моргаю.
С кем я жила все это время?
Кого любила?
Кому рожала детей со святой уверенностью, что мне крупно повезло с мужиком?
Глава 6. Я рядом
Слезы обрываются моим судорожным выдохом так же резко, как и брызнули.
Зажимаю ладони между колен и цепенею, глядя перед собой.
Как же так получилось?
Я, конечно, не совсем наивная дура и знаю, что у мужиков иногда рвет крышу и что они изменяют, но Богдан?
Мой Богдан из когорты мерзавцев, которые обманывают жен годами.
Годами!
Большую часть нашего брака он жил со мной во лжи.
— Понял, — говорит Богдан в смартфон и чиркает черной ручкой Паркер по странице записной книжки. — Записал. У Любы еще сегодня давление резко скакнуло... Может, что-то от давления?
Я медленно поворачиваюсь к Богдану, и мое лицо кривится в гримасе недоумения.
К чему эта забота, когда где-то по городу ходит его дочь-подросток от другой женщины?
— Понял, — коротко отзывается и откладывает телефон в сторону. — Архип, в аптеку надо заехать.
Вырывает страницу из ежедневника и передает Архипу.
— Да что с тобой не так, Богдан? — едва слышно спрашиваю я.
Он переводит на меня взгляд, и теперь чувствую, что не только он стал чужом, но и я ощущаю себя иначе.
Была любимой женой, а оказалось дурой.
Богдан стягивает пиджак, а после накидывает его мне на плечи:
— Дрожишь, — вздыхает, — Архип, кондер выруби.
— Понял.
Я замахиваюсь, чтобы влепить пощечину Богдану, чтобы хоть как-то выпустить из себя агрессию и обиду, но он опять перехватывает мое запястье.
Медленно опускает
— Не дури, — но я все же улавливаю в его ровном голосе нотки гнева, — следи за собой, Люб.
Твои перепады настроения сейчас уже не шутки, — вновь обращается к Архипу. — Слушай, давай нас домой, а потом ты в аптеку сам.
— Понял.
Уверенность в том, что Архип знал о тайне Богдана, растет с каждой секундой.
Опускаю лицо и прижимаю ладони к влажному от слез шекам.
Почему мне не двадцать?
В двадцать лет я бы на полную катушку устроила Богдану истерику. С криками, визгами, рыданиями, а сейчас в сорок его обман проживается иначе.
Тише, но глубже.
В двадцать лет — вся жизнь впереди, а в сорок — все равно уже подводишь важные итоги своей жизни. Своей семьи. Своих отношений.
И мой итог в сорок — беременная дура.
Лохушка.
Пузатая лохушка.
Подростки, конечно, умеют уловить суть.
Хмыкаю.
Наваливается какое-то отупение.
Годами я ложилась в постель к обманщику. Целовала его, принимала его ласки, раскрывалась удовольствием под ним.
Воспитывала детей.
Руки дрожат.
Мы рассказывали нашим детям, что такое хорошо, а что такое плохо. Учили не врать маме и папе...
Боже мой.
Закрываю глаза.
Богдан проживал вместе со Светой первую любовь, ее слезы от неразделенных чувств, а после вел серьезную беседу с ее будущим мужем Андреем и строго заявил, что нашей дочери нужен достойный муж.
А сам что?
Болезненный пинок у печени, и я со стоном прижимаю ладонь к животу.
— Люба? Все в порядке?
В моей голове пролетают яркие осколки счастливых воспоминаний, которые теперь запачканы отвратительной правдой.
Мой муж жил двойной жизнью.
Новый пинок, но уже с другой стороны, и прижимаю к животу вторую ладонь, и медленно выдыхаю.
Я сейчас описаюсь.
Физиология за секунду стирает мою злость, обиду и недоумение.
Я теперь чувствую только свой мочевой пузырь, и у меня такое ощущение, что сына в животе на него сел.
Если я сейчас еще и обоссусь ко всему прочему, то это будет просто финиш.
— Люба, — Богдан касается моего плеча. — Не молчи.
Вот тебе, Люба, реальность в беременные сорок лет. Из тебя по капле просачивается моча, а у тебя никак не выходит все сжать все между ног.
— Архип, — шепчу я, — а ты...
Мы уже на шоссе, которое ведет в наш элитный пригород для удачливых по жизни.
— Вам плохо, Люба?
Ненавижу свою жизнь.
Ненавижу, что мне сорок лет, которые подбрасывают мне то изжогу по утрам, то отекшие ноги, то опухшие суставы, то седые волоски на макушке...