Предатель. После развода
Шрифт:
— Не хочу.
— Придется, — Герман вздыхает, — и я очень хочу увидеть, какой ты будешь через год, через два, три, четыре… — задумывается, — после четырех что идет?
Афинка хмурится.
— Пять, — отвечает Герман. — Один, два, три, четыре, пять… Повторишь?
Афинка качает головой и зевает:
— Я еще маленькая. Не умею считать.
Какая маленькая кокетка, а. С отцом совсем другая, чем со мной, и сейчас я это очень четко и хорошо вижу.
И я не смогу ей дать того, что дарит Герман,
Афинка засыпает от укачиваний Германа. Я, конечно, хочу вмешаться, фыркнуть, что не время сна и что вот такие фокусы нарушат ее хрупкий режим, но принимаю решение промолчать.
Потому что момент очень трогательный и обязательно останется в памяти нашей дочери пусть и размытым, но светлым пятном: теплые отцовские объятия, ласковая улыбка и поцелуй в лоб.
Откладывает укутанную Афинку к подушкам в белых шелковых наволочках и осторожно встает на ноги. Оглядывается, проверяя, не проснулся ли Зайка, а я отворачиваюсь.
Потому что мне от его нежного взгляда, в котором много любви и беспокойства, больно. Сглатываю, медленно пячусь и бесшумно выхожу из комнаты. Через минуту и Герман появляется. Прикрывает дверь, приглаживает волосы, которые растрепались в возне с Афинкой, и говорит:
— Мне кажется, что ты зря так переживала. Вон как ее вырубило. Ей у меня понравилось.
Смотрю на бывшего мужа и ничего не отвечаю. Может, мне действительно сейчас просто уйти и оставить Афинку на него. Он же отец. Чего я так боюсь?
— Фис, ты только не нагнетай, — на переносице Германа появляется глубокий излом недовольства. — Я ее отец, и я с ней справлюсь.
— Я знаю, — тихо отвечаю я.
Герман удивленно вскидывает бровь. Он ожидал не такого ответа.
— Слушай, — убираю волосы за уши. — Я в курсе того, что к Диане заглядывала Аня.
Я жду, что он помрачнеет, напряжется и скажет, что Аня совсем берега попутала и зря полезла к его новой любви.
— Да, Диана мне сказала, что встретилась с Аней.
— Что именно сказала? — скрещиваю руки на груди. — У них получился довольно странный разговор…
— А с нашей Аней бывает как-то иначе? — приподнимает бровь.
Я молчу. Он понял, что сказал? Он себя вообще услышал?
Нашей Аней?
Нашей?
Или это я ослышалась, и у меня слуховые галлюцинации? Аня была нашей, когда мы были в браке. Когда Герман был вхож в нашу семью, а сейчас он никаким боком к ней не относится.
Однако он все еще считает Аню нашей?
— Герман… — у меня сердце в груди бьется яростным молоточком. — Ты… сказал… Ты слышал, что ты сказал?
Глава 34. Ты поменял парфюм?
Герман молчит.
Довольно долго. Около минуты. Видимо, “наша Аня” вышла на автомате, и он не очень этому рад.
“Наша Аня” из его
И, наверное, он скучал и скучает по нашим громким сборищам на выходных, шутливым ссорам, глупым шуткам и крикам со смехом.
Или я выдаю желаемое за действительное?
Сердце, кажется, сейчас на новом ударе разойдется на лоскуты.
— Да, — наконец, отвечает Герман, и взгляда не отводит. — Я сказал нашей. Я ей сказки рассказывал, Фиса. И когда это вредная шестилетка у нас оставалась ночевать, я укладывал ее спать. Есть причины так оговориться. И еще, — наклоняется и щурится, — я прекрасно осознаю, что Аня не может быть в меня влюблена.
Почему я подумала, что Герман поверит словам Дианы, что Аня влюбилась в мужа старшей сестры?
Он ведь действительно с ней много нянчился, когда она приходила к нам. Сначала сказки, а потом и уроки делал, когда она подросла.
Например, пока он менял Борьке памперсы, внимательно слушал, как Аня ему с выражением читала странички из букваря.
— Я объяснил Диане, что у Ани ко мне не может быть влюбленности, как к мужчине, — Герман опять слишком близко. Я вижу тонкие капилляры в уголках его глаз. — И если она приходила, то только из-за желания защитить сестру, к которой она очень привязана.
А ведь Аня еще сказала Диане, что Герман любит меня.
Он об этом скажет? Или умолчит?
Хотя какая разница? У нас все в прошлом. Я должна это принять. Должна перешагнуть и идти дальше, но как же это сложно.
— Я сказала Ане, что это было глупо, — отзываюсь едва слышно, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — И что я подобное не одобряю.
— И она послушала тебя? — вопросительно и с легкой насмешкой изгибает бровь.
— Она… — делаю паузу и решаю быть честной с бывшим мужем, — слушай, Диана ее напугала. Вот.
Опять молчание.
Герман приподнимает бровь выше, изображая недоумение.
— Ее напугало заявление, что она влюбилась в тебя, — пожимаю плечами.
Я могу, конечно, еще сказать, что, по мнению Ани, Диана — хитрая тварь, которая жрет младенцев ночами, чтобы ее волосы были шелковистыми и гладкими, но, пожалуй, промолчу.
— Ну, раз она напугалась, — Герман хмыкает, — то у нее больше не будет желания выслеживать Диану, как маньячка.
Я хочу подробностей из разговора Германа и Дианы. Плакалась ли она ему, что коварная Аня чуть не напала на нее и кидалась угрозами?
Приукрасила ли она ситуацию невменяемостью Аньки, чтобы Герман пожалел ее и бросился на ее защиту.
Но Герман ведь ничего не скажет.
— Короче, Анька, возможно, была резкой, — немного приподнимаю подбородок, — но думаю, что больше такой ситуации не повторится. Но, — торопливо добавляю, — извиняться она не будет.