Предатель. В горе и радости
Шрифт:
— Христом богом прошу, — шепчу я, — уходите…
— Ляля, — голос Пастухова меняется на обеспокоенный, — хочешь поговорить?
— Уходите, — перевожу взгляд на фотографию, на которой я сижу в кафе за ноутбуком с чашкой кофе.
Мне тут восемнадцать лет. Я помню этот клетчатый шарф.
— Ляль, перепил… Серьезно, — Пастухов вздыхает. — Перегнул палку… Занесло… Господи, мне очень стыдно…
Свекр никогда ни в чем не мог мне отказать.
Всегда был добр со мной и не раз говорил
— Она, что, заперлась? — слышу недовольный голос Гордея.
— Что-то не так, Гордеюшка… Что-то мне как-то не по себе, — бубнит Пастухов. — Как-то резко поплохело… И тошнит… Меня редко тошнит, Гордей, а когда тошнит, то дело - дрянь…
Смотрю на фотографии, на которых меня сняли в парке ранним утром. Я занимаюсь йогой, и фотоаппарат зафиксировал позу кошки: стою на четвереньках с выгнутой спиной.
— Ляль, — Гордей стучит в дверь.
— Я в порядке.
— Нихуя она не в порядке, — подытоживает Пастухов.
— Я слышу, что не в порядке, — мрачно соглашается Гордей. — Ляль, я вспылил…
Его отец был мной одержим, и он хранил десятки моих фотографий.
И не любил он меня, как дочь.
И как невестку тоже.
— Ляль.
— Оставьте меня, — тихо отзываюсь я.
— Ломаем дверь? — Пастухов дергает ручку.
— По-человечески вы не понимаете? — я сажусь на корточки и торопливо собираю фотографии в папку. Руки дрожат. — Я же сказала, все в порядке.
— Брешет.
— Да слышу я, — рычит Гордей. — Ляль! Что у тебя там?
— Я хочу побыть одна! — повышаю я голос и замолкаю под волной крупной дрожи. Прижимаю к губам руку, чтобы сдержать в себе спазм рвоты.
Мерзко и липко.
При встречах меня обнимал и целовал в щеку извращенец, который хранил мои обнаженные фотографии и собирал коллекцию годами, а я видела в нем второго папу.
Я не замечала в его руках, которые сжимали мои ладони и поглаживали по плечам, ничего подозрительного, а теперь я чувствую себя грязной.
Он следил за мной.
Снимал через скрытые камеры.
— Боже, — смотрю перед собой пустым взглядом. — Боже мой…
— Лиля, — вздыхает Пастухов. — То, что женщина запирается одна и вот так шепчет, верный признак того, что мы оказались в большой жопе.
Я должна уничтожить фотографии.
Никто не должен их увидеть, и эту грязь я никому не раскрою. Пусть свекр останется для всех приличным семьянином, хорошим дедушкой, любимым мужем и отцом, а не уродом, который пускал слюни на жену сына.
Только как мне теперь избавиться от Пастухова и Гордея, чтобы незаметно вынести мерзкий компромат на мертвеца, который вмиг обратился для меня в гадкое чудовище?
Глава 18. Что-то
— Отойди, Юр, — командует Гордей.
Вот сейчас бы я не отказалась от того, чтобы мой дорогой муж сидел бы и страдал в библиотеке, но нет. В нем включились какие-то мужицкие инстинкты, которые говорят, что жена какая-то странная и нельзя ее оставлять в запертом кабинете.
Мужицкие инстинкты вообще работают очень загадочно.
Поговорить с женой о измене? Нет, мы против того, чтобы нам истеричная баба ебала мозги. Это нас раздражает.
Жена затихла за дверью? Включаем тревогу и прем напролом.
— Ладушки, — отвечает Пастухов, — отползаю. Какой ты суровый, Гордеюшка.
Я резко поворачиваю ключ в замочной скважине и распахиваю дверь.
Немая сцена. Пастух сидит на полу в стороне, привалившись к стене, а Гордей напротив меня в нескольких шагах готов кинуться выбивать дверь.
— Что с тобой не так? — смотрю на Гордея.
И если он может меня заткнуть, отодвинуть в сторону, когда ему не хочется говорить, то я лишена такой силы.
У меня не выйдет его просто выгнать. Он просто положит на мое требование большой и толстый.
— Это с тобой что-то не так… — глухо отзывается он.
Какой внимательный козел.
А с ним рядом еще и Пастухов, который тоже не уйдет, пока не нажрется грязи. О, вот он точно будет в восторге от того, что Славик снимал невестку на скрытую камеру.
— Я повторяю, — недобро щурюсь. — Я в порядке и хочу побыть одна. Это так сложно?
А женщина в нашем мире не имеет права побыть одна. Это мужики у нас могут требовать того, чтобы их не трогали, а мы — нет.
— Ладно его, — Пастух фыркает, — но меня-то за идиота не держи, дорогуша.
Я перевожу на него взгляд, и он замолкает, подозрительно прищурившись.
— Задержался я, кажись, — понижает голос, не отводя от меня взгляда. Тяжело поднимается, — нет, не полезу я к тебе, Лиля. Что-то там у тебя… — он вытирает лоб ладонью, — что-то… не хочу даже знать…
Видимо взгляд у меня вышел очень говорящим и многозначительным, раз наглый толстяк решил, что ему пора валить.
Ну, хоть он не совсем тупой.
Разворачивается и плетется прочь, покачиваяюсь из стороны в сторону:
— Ну его… Ну его… Задержался… И зря…
Оглядывается на меня и медленно моргает, шепнув:
— Резко стало не до смехуечков.
Пастухов скрывается на лестнице, а Гордей, отодвинув меня в сторону, заходит в кабинет. Недоуменно озирается по сторонам поисках причины, из-за которой он уловил во мне тревогу, и оборачивается на меня.
Я успела спрятать папку в сейф, быстро и бесшумно прибраться.
Щурится.