Предатель
Шрифт:
Ожидая, он наблюдал за двумя людьми, которые стояли перед ним. Первой была Лотара Саррин. Ему нравилась Лотара. Ее форма была отмечена Кровавой Рукой, и это было славное зрелище. Он сам видел, как Кхарн лично нанес символ после всех убийств в пустоте, совершенных Саррин в тот день
Второй был облачен в красное, его лицо скрывал нависающий капюшон, и у него было пять вращающихся глазных линз вместо лица. По правде говоря, техножрецов могло быть сколько угодно, но это не имело значения, поскольку он никого из них не любил. Как и всех легионеров, у него была эйдетическая память,
Проснувшись, он ощутил холод. Пронизывающий холод, который, словно сильный ливень, просачивался в поры и размягчал кости. Не то чтобы это имело какое-то значение. Было непохоже, что он от этого умрет. Непохоже, что он хотя бы задрожит. В саркофаге для этого не было места.
Когда он концентрировался, отключаясь от окружающего мира, то практически мог чувстовать самого себя. Настоящего себя — обнаженный связанный труп, свернутый в позу эмбриона и уложенный внутрь адамантиевой скорлупы. Впрочем, это могло быть игрой воображения. Сложно сказать наверняка.
Его зрение дрогнуло, и руны на мгновение стали синими. С грохотом появился слух, и его окутал шум военной мастерской. Трескучее шипение искр и пайки. Ритмичный лязг кузнечных молотов. Бинарное бормотание закутанных полулюдей.
— У меня не работает система целенаведения, — сказал он. Голос напоминал механический оползень.
— О ней позаботятся, — ответил жрец. Он изъяснялся бинарным кантированием — заунывным потоком единиц и нулей — но обзорный дисплей переводил все на награкали и низкий готик.
— Капитан Саррин, — произнес он. У него никогда не было таланта определять телесные сигналы людей. Ее глаза были прищурены. Сердцебиение ускорено. Рот сложился в тонкую жесткую линию, отчего губы побелели. — Вы рассержены или встревожены.
— И то и другое, — отозвалась она. — Лорке, мне нужно, чтобы вы защитили корабль.
Он не стал отказываться, это было совершенно невозможно. Лотара просила встать, идти, сражаться, и он не собирался ни в чем ей отказывать. Как и его братья. Все они жаждали вновь украсить броню кровью. Прошло очень много времени — десятки лет у большинства. Десятилетия, когда соображения милосердия требовали заключить их в сон без сновидений, но стазис был обманчивым словом.
В стазисе можно было видеть сны. Время не замирало для разума, только для тела. Можно было замкнуться лишь в собственных парализующе-сентиментальных воспоминаниях.
Как он мог ходить. Как мог дышать. Как чувствовал отдачу болтера в руке.
Лорке избавился от унылых размышлений, как только освободился от сдерживающей платформы. Палуба содрогнулась у него под ногами. Этобыло приятно. Техножрецы попятились, когда он со скрежетом суставов раскрыл многосуставчатые кулаки, и вхолостую выстрелил из встроенных в ладони комбиболтеров. Это тоже было приятно.
— Снарядите меня, — скомандовал он. Они повиновались. И по правде говоря, их повиновение приказам тоже было очень приятно. Жрецы снарядили его, закончив будить братьев.
Братья слушались его в смерти, как слушались при жизни.
А еще они были Ранеными. Неудачами. Теми, чьи механики шептали бинарные кодовые слова вроде «неуравновешен», «нестабилен» и «терминальное вырождение».
Вот почему они находились не на поверхности. Вот почему пребывали в стазисе. Они были древнейшими, первыми, еще до времен совершенствования технологии.
У Хеллесека не хватало руки. На момент пробуждения его железное тело проходило ремонт, и он включился с сокрушающим силовым кулаком на левой руке и странным ощущением временной ампутации на месте правой.
Кридал не мог говорить. Саркофаг прикрутили к телу, однако он все еще был поврежден с прошлой битвы. Его благословили и помазали священными маслами, но собрали без тонкой системы вокабулятора. На это не было времени.
Хуже всех дела обстояли с Нерасом. Он пробудился разъяренным, поддавшимся Гвоздям. Он всегда был таким, даже дремля в стазисе. При первых натужных шагах он порвал цепи, и шум всех машин переполненной мастерской утонул в реве цепных клинков. Более мудрые техножрецы бросились бежать. Более преданные или глупые попытались усмирить его электрошоковыми путами. Один потешно старался вызвать чувство покоя молитвой Богу-Машине.
Лорке привел одержимого брата в чувство. Для этого он дал залп из комбиболтера по саркофагу другого дредноута, чтобы привлечь его внимание, а затем принудил к покорности ударами тяжелых кулаков. Это не составило никакой трудности. Будучи Первым, Лорке был не просто саркофагом, соединенным с боевым телом. Его железная оболочка являлась воплощением Бога-Машины. Легион почтил его, воскресив в виде «Контемптора».
Нерас все еще пребывал в бешенстве, в ярости, но отступил от края. Теперь он мог работать.
Всего их было тринадцать. Тринадцать первых дредноутов XII Легиона, модели «Люцифер» и «Дередео», брошенные или намеренно забытые, пребывающие в небывало запущенном состоянии.
Они возглавили оборону как единственные Пожиратели Миров, находящиеся на борту.
Пожиратели Миров. Название все еще казалось Лорке чуждым. Он жил и умер Псом Войны за десятки лет до Ангрона, еще до того как они приняли имя Пожирателей Миров в честь погибшей мятежной армии примарха — Пожирателей Городов. На его железном теле еще сохранились выцарапанные при старом Легионе метки убийств, а на нагруднике располагалась бронированная волчья голова с цепью на шее.
Псы Войны. Вот это был его Легион. Вовсе не эти бешеные, полу-лоботомированные безумцы, которые отбрасывали все понятия о чести, впадая в ярость берсерков.
И все же они оставались его братьями. Он не мог их ненавидеть, но мог осуждать. Порча начала просачиваться внутрь, когда они забрали примарха с никчемного мира, который он называл своим домом, но Легион еще мог отказаться от Гвоздей. Они препочли подражать генетическому отцу, невзирая на очевидную цену этого. Предпочли вскрыть себе череп и дать поместить внутрь отраву.