Предателей не прощают
Шрифт:
— Только не рассказывай ей. Она за такое точно не простит.
Не сдержавшись, прижимаюсь губами к губам. Не целую. Дразню и кайфую от того, как смех мгновенно превращается в желание.
— Забудь о ней, — хрипит Лео. — Алла с тобой больше не работает.
Лео проникает правой рукой под мой халат. Заставляет раздвинуть ноги. И нежно, едва касаясь, спускается с живота к развилке ног.
— Значит, я поняла правильно. Ты уволил ее.
Несмотря на случай с Алексом, мне почему-то жаль свою пиарщицу. Шапокляк никогда не унижала меня, выручала на
Пожалуй, в серпентарии Леонаса Рауде она была самой безобидной коброй.
— Я должен был сделать это раньше. Когда узнал об этом ублюдочном гитаристе. Зря повелся на ее обещания свести ваше общение к минимуму и закончить дурацкий роман одной фотосессией.
— А для чего она вообще с ним связалась? Это был приказ твоей жены? Зачем я ей?
Рука под халатом замирает. Лицо Лео становится серьезным.
— Прости, — прикусываю губу. — Я, наверное, слишком любопытная.
До этого я не чувствовала между нами никаких преград. Все было легко. А после моего смелого вопроса словно прошла какая-то трещина.
— Мои отношения с женой не самая интересная тема для разговоров. Все сложнее, чем кажется, — устало произносит Лео.
— Я… не хотела вмешиваться.
— Ирма больше тебе не навредит. Это я могу гарантировать.
— Спасибо… — тушуюсь. — А Алекс?
— С ним сейчас работают, — так же уклончиво отвечает Лео. — На сцену в ближайшее время он не вернется. Но это не та потеря, из-за которой будет переживать его группа.
— Ты ведь его не убьешь? — Вздрагиваю.
— Нет. Считай, что ты его спасла. — Лео резко разворачивает меня лицом к себе. Вжимает бедрами в свой тугой пах. — Если бы не твой звонок Алле… Если бы она не сообщила о нем… — Не договорив, он ловит мои губы и жадно целует.
От такого напора все мысли тут же улетучиваются, а тело превращается в теплый пластилин. Лео так и не сказал о чувствах, но эта его злость, эта бешеная жадность… они лучше любых признаний.
Я вспыхиваю как спичка. Возбуждаюсь так сильно, будто и не было никакой боли. Хочу своего мужчину до слез и сбитого дыхания.
— Лео… Лео… — Зарываюсь пальцами в короткие черные волосы. Подставляю шею под поцелуи. Дрожу от желания.
— Так, стоп… — Он останавливает нас обоих. Снимает меня с колен. И поправляет халат. — Удивительная девчонка. Крышу от тебя сносит, и никакие тормоза не спасают.
Прижимается носом к макушке и делает один большой тяжелый вдох.
— А может… нам и не нужны никакие тормоза?
Еще один слишком смелый вопрос. Похоже, первый секс серьезно повредил мои несчастные извилины.
— Ева — Ева, ты чудо. — Лео поднимает мою голову. Задумчиво смотрит в глаза. — Может, и не нужны.
Глава 44. Любимый мужчина
Вечером я узнаю о том, что известный гитарист Алекс Крюковский покинул свою группу и отправился в бессрочный отпуск на далекие острова.
Судя по фото в статье, этот Алекс на пару лет моложе того, что я помню, и визуально
— Постарайся забыть, — заметив, что я читаю новости, советует Рауде и снимает яхту с якоря.
— Уже забыла. — Бросив телефон в карман халата, обнимаю его со спины.
— До утра пусть разбираются со всем, как хотят.
Лео заводит двигатель и уводит яхту из марины.
— А мы? — Целую его между лопаток.
— Научить тебя ставить парус? — Наклонив голову, он трется щекой о мою макушку.
— Я готова учиться всему! — Нутро затапливает от счастья. Мы одни. Вокруг море и чайки. Ни блогеров, ни фотографов, ни серпентария.
— Тогда вперед и держись крепче.
Бесстрашный Рауде ставит меня за штурвал, и кладет свои руки поверх моих.
Если бы утром кто-нибудь спросил, что за последние сутки понравилось мне больше: первый секс, прогулка по морю или сон в обнимку — вряд ли я бы смогла определиться.
С этим новым открытым Лео каждая минута наполняется своей особой радостью. Мы до слез смеемся после того, как на повороте я чуть не опрокидываю яхту. Целуемся словно безумные, бросив якорь подальше от берега. А ночью сидим в удобном кресле у штурвала и молча смотрим на звезды.
К завтраку я готова умолять Лео остаться здесь еще хотя бы на день. Мне мало наших поцелуев, наших объятий и необычной тишины. От расстройства даже сваренный Рауде кофе вдруг кажется горьким и кислым.
Я давлюсь им, мучая губы липовой улыбкой. А затем с той же улыбкой позволяю усадить меня в машину и отвезти в продюсерский центр.
— Следующий месяц занимаемся записью альбома, — по дороге ставит в известность Леонас.
— И никакого пиара?
Не верю своему счастью.
— Только работа. Запись и три концерта. Первый через неделю. Нужно представить пару новых песен.
— И мне не нужно будет изображать ничью подружку?
Леонас притормаживает на повороте и с ухмылкой косится в мою сторону.
— Это не намек! — Кажется, я догадываюсь, о чем он подумал. — Правда! — Поднимаю руки вверх.
— Можешь изображать. — Глушит двигатель и, обхватив ладонью затылок, притягивает к себе. — Мою. — Целует жадно, глубоко, с языком, будто мы не на оживленном перекрестке, а далеко от всех в море.
На удивление возвращение в центр проходит буднично. Никто и слова не говорит о том, что меня привез босс, не интересуется, где я была последние сутки и вообще не замечают.
Как, наверное, и стоило ожидать — все разговоры исключительно о Шапокляк. Кто-то радуется ее увольнению, кто-то грустит, а кто-то вместо утреннего кофе заливает в себя шампанское и громко смеется.
Последняя — Валентина — пугает меня сильнее остальных. За месяц в центре я ни разу не видела ее пьяной и никогда не слышала смеха.