Предателей не прощают
Шрифт:
— Черт, девчонка, да ты конфетка. Так и хочется тебя съесть! — вместо приветствия сообщает мне мой «возлюбленный».
— Здравствуйте. Я невкусная. — Смотреть, как стареющий мужчина пытается изображать юнца, горько и неприятно.
— Алла, эта девочка разобьет мне сердце! — Будто не замечая моего отвращения, Алекс рывком заставляет встать, прижимает к своей мягкой груди и слюнявыми губами впивается в мой рот.
— Надеюсь, вы сработаетесь! — холодно произносит Шапокляк, раскладывая на журнальном столике два экземпляра контракта о
То что меня здесь фактически насилуют, ее словно и не беспокоит.
— Крошка, мы с тобой весь мир объездим. Ты и я. — Алекс возвращает меня в кресло. — Вот вся эта херня закончится, и рванем! Вначале попыхтим в Амстердаме, потом смотаемся на Ибицу и зажжем в Рио. — Банальные обещания сыплются с его губ как из рога изобилия.
Все это не то, что я хотела бы услышать. К сожалению, как узнаю спустя пару дней, он горазд не только на обещания.
Глава 37. Очень грязный пиар
Утро начинается не с кофе. То ли фотограф оказался жаворонком, то ли возникли какие-то проблемы со студией, но вместо двенадцати съемка переносится на девять утра.
Шапокляк сообщает мне об этом в шесть. Одновременно она выбрасывает в мусор мой вполне диетический бутерброд с куриной ветчиной и листиком салата. А затем забирает еще и кофе.
— Не хватало нам отеков и сонливости от переедания, — хмыкает она и кивком головы приказывает идти в душ.
Привыкшая к подобному обращению, я не удивляюсь и не обижаюсь. Благодаря авансу мама вчера смогла закрыть один из долгов, потому отношение Аллы не кажется таким уж суровым.
С этими мыслями я героически выдерживаю обязательную утреннюю пробежку и, не давясь, выпиваю горький овощной смузи. А потом устраиваюсь на привычном месте в рабочем микроавтобусе и без единого вопроса еду на съемку.
Все вроде бы как обычно. Однако уже в самой фотостудии от случайно подслушанного разговора становится не по себе.
— Да, мне уже показали студию! — с истеричными нотками в голосе сообщает молодой патлатый фотограф. — И оборудование тоже показали.
— Тогда в чем проблема? — узнаю Аллу.
— Я профессионал, и привык работать в своем темпе. Без спешки и миллиона оговорок. А теперь что? Как я за два часа сделаю вам идеальные кадры?
— Считайте, что получили оплату в тройном размере. По-моему, это прекрасно! На сегодня вы самый дорогой фотограф столицы.
— Проклятие! Вы совсем не понимаете, что такое качественная эротическая съемка? Парная съемка! Думаете это вспышка, свет и объектив?
— Поверьте, я знаю, что это такое. Наши девочки регулярно снимаются для журналов. И здесь, и в других городах. Ни одни фотограф до вас не жаловался.
— И всех их снимают за два часа?
— Так сложились обстоятельства.
— Если бы я заранее знал, что вы измените условия, ни за что не взялся бы за эту работу. И больше вам скажу…
Он еще что-то говорит, но слова проносятся мимо моих ушей.
Парная
Я и Алекс…
Те самые «красивые» фото для глянца.
Алла даже не подумала меня предупредить. Даже не намекнула, что придется изображать на камеру гораздо больше, чем влюбленность. К ней я еще кое-как готова, но обнажаться рядом с Алексом, разрешать ему прикасаться… Я выдержала месяц унижений в центре, выстояла на сцене, когда замолчал микрофон, а сейчас готова сбежать.
От побега спасает Арина. Она приезжает за несколько минут до начала фотосессии, коротко здоровается с Шапокляк и, бегло взглянув на Алекса, стискивает меня в объятиях.
Именно эта молчаливая поддержка спасает от отчаяния.
Я, не морщась, переношу последние штрихи визажиста и разрешаю снять с меня уютный шелковый халат. Готовая расплакаться, смотрю на часы. И мысленно отключаюсь сама от себя на два часа.
Как сквозь стену слышу, что говорит фотограф. Не реагирую на прикосновения и взгляды Алекса. Живу щелчками затвора, шелестом ткани, чашкой кофе, которую приносит Арина во время короткого перерыва.
В этом, похожем на анабиоз состоянии, я с трудом улавливаю странности в нашей съемке: то как Алекс странно держится рядом со мной и соблюдает дистанцию, как молчит и лишь изредка показывает настоящие эмоции — злость, обиду, фальшивый восторг.
Все это доходит до сознания позже. После смены десятка поз. После калейдоскопа чувств от стыда до равнодушия.
В студии гаснет осветительное оборудование. На плечи опускается все тот же халат. И внутренняя пружина разжимается.
— Закончили? — Я оборачиваюсь к Арине.
— Да. Два часа, — Арина завязывает пояс на моей талии и заботливо собирает волосы в хвост. — Ты очень красивая. Получилось настоящее Рождение Венеры. Жаль, нельзя было убрать этого борова и сделать больше кадров.
— Что-то случилось перед съемкой? Вместо шести часов снимали два.
— А тебе не сказали? У Алекса прямо перед фотосессией резко поменялись планы. Он что-то обсуждал вечером с боссом, а рано утром наша звезда сообщила, что на съемки у него только два часа и, если хотим, надо поторапливаться.
Ноги подкашиваются.
— После разговора с Рауде? — Мой мозг еще не до конца пришел в себя. Я по-прежнему ничего не понимаю, и лишь упоминание Леонаса заставляет напрячься.
— Да, босс, оказывается, не был в курсе идеи Аллы с Алексом. Может, не сторговались. Не представляю, — отмахивается Арина.
— То есть, это все, — я обвожу взглядом студию, — не часть общего плана?
— Рауде? Ты смеешь? Он рвал и метал, когда узнал об Алексе. А вчера, стоило Алле сообщить об этой съемке… — Арина как веером машет ладонью себе на лицо. — В центре такое было! Я думала, он ее уволит. Давно не видела босса таким злым. Благо, что сегодня ему приперло с утра пораньше выйти на яхте в море. Иначе… Чувствую, не обошлось бы без жертв.