Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа
Шрифт:
— В таком случае о чем тебе беспокоиться? Когда все закончится, твой Господь простит тебе твои проступки и ты сможешь как ни в чем не бывало дальше следовать Его учению.
— У тебя совершенно неверное представление обо всем этом, — сказал Кир, прищурившись.
— Это звучит как скрытый комплимент, — улыбнувшись, ответила Калай. — Ты пытаешься перевести разговор в романтическое русло?
Кир открыл рот, но, похоже, так и не нашелся что ответить.
— Отлично, — сказала Калай, беря его за руку. — Теперь, когда ты лишился дара речи, давай поговорим о более важных вещах.
— Что может быть более важным, чем спасение моей бессмертной души?
Калай
— Ты сказал Ливни, что мы уйдем до восхода солнца. Куда мы направляемся?
— Не имею ни малейшего понятия. Надеюсь, за ночь Ливни и Варнава наметят дальнейший маршрут.
— Насколько я понимаю, у нас всего два варианта. Гора Гаризим или Ерушалаим.
— Ерушалаим. Иерусалим, — тихо проговорил Кир, будто пробуя слова на вкус. — Так странно звучит для меня это имя. Он более двухсот лет назывался Элия Капитолина, с тех пор как в сто тридцатом году император Адриан дал ему это имя. Я сам всю жизнь так говорил.
— Что ж, император Константин всего лишь вернул старое название. Возможно, это единственное доброе дело за все его правление. Хотя евреям все так же запрещается там появляться, за исключением дня девятого ава по иудейскому календарю.
— Девятое ава? А почему?
Калай чуть не поперхнулась от такого невежества.
— Это годовщина разрушения Храма, произошедшего в семидесятом году. Евреям дозволено раз в год войти в город, [82] чтобы оплакивать утрату и подвергаться мучениям со стороны христиан, которые ходят среди них, ругая их за то, что они оплакивают Храм и продолжают ожидать мессию. Кричат, что мессия уже пришел… что все пророчества исполнились, а евреи оказались слишком твердолобыми, чтобы признать это.
82
…дозволено раз в год войти в город… — После того как в 70 г. от P. X. Иерусалим был взят штурмом, иудеям не дозволялось входить в город, в отличие от христиан. Последних сначала тоже изгнали из города, приравняв их к иудеям, но через пару лет впустили, поскольку христиане открыто заявляли, что не являются иудеями и приветствуют разрушение Храма во исполнение пророчеств Иисуса. Им разрешили селиться на горе Сион.
Иудеям было дозволено вернуться в Иерусалим в 362 г. Новый император, известный в истории как Юлиан Отступник, с удовольствием позволил иудеям вернуться в Иерусалим, поскольку ненавидел христианство и христиан. Вскоре он даже провозгласил конец христианской эры и издал указ о восстановлении иудейского Храма в Иерусалиме. Поставить «камень на камень», по замыслу Юлиана, было способом расправиться с наследием лжемессии. Но правление Юлиана продолжалось меньше двух лет, он погиб во время неудавшегося военного похода в Персию. Еще более пророческим для христиан явился тот факт, что в процессе рытья котлована под новый фундамент Храма иудеи наткнулись на подземные скопления газа, в результате чего произошел мощный взрыв, перечеркнувший последнюю попытку воссоздания Храма. Христиане сочли это за проявление воли Божией.
Кир напрягся, услышав гнев в ее голосе.
— Ты посещала Иерусалим девятого ава?
— Бабушка взяла меня туда, когда мне было пять лет. Никогда не забуду того, что чувствовала. Мои родители были христианами, но даже сказать тебе не могу, как я ненавидела христиан в тот день.
—
Как и большинство благочестивых христиан, Кир верил, что Иисус был истинным мессией, а разрушение Храма стало неопровержимым доказательством того, что пророчества Иисуса исполняются. А для Калай этого было достаточно, чтобы скверно себя чувствовать.
Калай сделала глубокий вдох.
— Если мы пойдем туда, то мы просто полезем в логово льва, — выпалила она.
— Наверняка Макарий, епископ Иерусалимский, — один из ближайших союзников епископа Сильвестра.
— Лакея императора Константина? — уточнила Калай. — Ты думаешь, что кинжалы в руки напавших на нас сикариев вложил именно он?
— Вполне возможно.
— Тогда мне придется привыкнуть к страху, который уже не первый день гложет мое нутро.
Она отпустила его руку и пошла дальше, к пляжу.
— Калай? — позвал Кир.
Хотя он произнес это тихо, его низкий голос был хорошо слышен. Калай обернулась и увидела, что он смотрит на нее с затаенной болью во взгляде.
— Несмотря на мою веру, я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы нам не причинили вреда.
Он стоял, уперев в бока сжатые кулаки, будто боролся с непреодолимым желанием коснуться ее.
— В этом я никогда и не сомневалась, Кир.
— Я знаю, что ты думаешь, будто я…
Кир внезапно замолк, напряженно глядя на песок у их ног. Потом поднял голову, прислушиваясь.
Калай затаила дыхание.
— Что такое? — прошептала она спустя несколько мгновений.
Кир показал пальцем вниз. На песке виднелись полузасыпанные песком темные следы.
Она опустилась на корточки, осматривая их и пытаясь понять, кому они принадлежат — человеку или животному.
— Их почти совсем смыло, Кир.
Она пошла было вдоль цепочки следов, но Кир мгновенно взял ее за руку, останавливая. Очевидно, он даже не успел подумать, какие мысли может пробудить в ней это движение, но она вздрогнула, с трудом подавив желание бежать.
— Нет, не ходи, — приказал он.
Приятное тепло его пальцев, коснувшихся холодной руки Калай, снова заставило ее вздрогнуть.
— Почему?
— Это отпечатки копыт.
— Ну и что? Ливни же говорил, что по берегу ходит много людей. Как он сказал? Рыбаков, торговцев, купцов, даже целые караваны.
— Это проехал один человек на лошади и очень близко к линии прибоя, так близко, насколько это было возможно.
— Разведчик, который хотел, чтобы его следы побыстрее смыло волнами?
— Вполне возможно.
Посмотрев вперед, Калай увидела, что линия следов действительно изгибалась, следуя линии прибоя и уходя в ночную тьму.
— Думаешь, это один из тех, кто нас преследует? — спросила она.
Кир положил ладонь на рукоять меча и крепко сжал ее пальцами, словно был готов в любой момент вырвать меч из ножен.
— Всегда следует предполагать худшее. Если же оно не происходит, то это становится приятным сюрпризом.
— Жизнь преподала нам одинаковые уроки.
Кир посмотрел вдаль на пенные гребни волн, накатывающихся на песок.
— Клянусь, я…
Внезапно замолчав, он стиснул зубы.
В его словах был какой-то странный скрытый смысл. Протянув руку, Калай коснулась лица Кира и повернула его голову к себе, чтобы взглянуть ему прямо в глаза. В них читалось невероятное чувство вины. Он что-то скрывал, нечто такое, что пожирало его заживо.
— Ты мне чего-то не говоришь. Как видно, не рассказываешь никому. Что это?
— Я… я не могу сказать тебе.