Предчувствие: Антология «шестой волны»
Шрифт:
Гера задумался, и даже разок стрельнул в направлении солнца. Солнце ничего не сказало, только подмигнуло в ответ и снова уплыло за облака.
— Значит, так, — сказал он. — Или ведёте к ведуну, или за неимением вариантов начинаю массовые расстрелы.
Крестьяне дружно шмыгнули носом и не менее дружно оросили землю слезой.
— Я одну берлогу знаю, там ночами ведун живёт, — сказал Вася Прелый.
— Пошли, — сказал Гера. — Но если вместо ведуна увидим медведя, я тебя в той берлоге
Остальные встали и побрели, недобро зыркая на юного автоматчика.
— Чуяло моё сердце, — вздохнул Матвей, — придёт их время…
Медленно подошёл Вася Прелый, шатаясь и размазывая грязь по щекам. Спросил злобно:
— То, что продал, — это я понимаю. Платят-то хорошо?
— Не понтуйся, сука! — вспомнил Гера золотые слова. — Ты хоть отсекаешь, срань, кто с тобой базары ведёт?
— Я-то знаю, — сказал Вася, — потому и спрашиваю… Ладно, не томи: идём или не идём?
— Шагом марш! — сказал Гера. — И с песней. Скажи мне, как твоего мага зовут.
— Кому как, — сказал Вася. — Кому водка, кому селёдка, а кому и отец родной. Зови как хочешь, а для нас он батя Евстахий.
Шли дорогой, потом тропинками, потом и вовсе по бурелому. Наконец показалась берлога с дощатой дверью.
— Будем ждать до ночи, — сказал Вася. — Днём он по драконьим местам шатается, с нежитью всякий страх колдырит. Иногда, правда, и ночами колдырит, но это реже. А вот если с обезьянами забухал — всё, считай, на неделю…
На двери белела потрёпанная записка. Гера подошёл поближе: кривой почерк, но буквы зато печатные. Записка говорила коротко, но по существу: «Ушёл на небо. Вернусь в 2050 году. Дверь сломаете — наебнётесь. Евстахий».
— Эх, — сказал Вася, — незадача. Оно и понятно: с Богом надо подольше поколдырить, чем с разной нечистью.
— Веди к другому, — сказал Гера.
— Других не знаю, — ответил Вася. — Я жужло только у Евстахия брал.
Гера застонал, как смертельно раненный… как дважды, трижды, сто раз смертельно раненный и не желающий умирать.
— Ладно, что с тебя возьмёшь. Катись обратно, первопроходец хренов.
— Ты чего, — спросил Вася, — расстрелять меня не хочешь?
— Да ну тебя, — сказал Гера. — Пошли домой.
Но Вася не торопился: встал напротив, пнул окрестный пенёк. Словно шире стал в плечах Вася, и длиннее в ногах, и звонче в голосе.
— Пули пожалел, сучья морда! — крикнул он. — Не меня ты, гад, пожалел, а пули своей грёбаной. Над каждой копейкой, поди, трясётесь? Но знай: всех, сука, всё равно не заберете. Стреляй уж, чего стоишь…
— Не хочу я тебя стрелять, — сказал Гера. — Надоело мне.
— Вот оно! — крикнул Вася. — Трясутся ручки у палача? Знаешь ведь, чем война
— А мы берём, — сказал Гера. — Мы им даже в валюте платим, если от них польза бывает.
— Сколько? — спросил Вася.
— Кому как, — сказал Гера, — обычно не жалуются. Тебя бы взяли, только нужно экзамен сдать: английский, политология, рукопашный бой. Да это чепуха, мы тебя натаскаем. Заживёшь зато по-людски: джип себе купишь, сотовый заведёшь, будешь баб нормальных снимать. У вас, поди, и девчонок нет? И связи сотовой?
— Да, — сказал Вася, — эта связь у нас не фурычит. А бабы есть. Куда же без баб?
— Видал я их, — сказал Гера. — Только разве же это бабы?
Вася задумался.
— Да, — сказал, — можно бы и получше. А чего делать-то?
— Будто сам не знаешь, — хохотнул Гера.
— Знаю, конечно: рельсы портить, чтобы поезда сошли, в масло стекло пихать, данные собирать. Ну и, конечно, клеветать на честных людей.
— Клеветать — это главное, — сказал Гера. — Справишься?
— Справиться смогу, — сказал Вася. — Только совесть ведь, паскуда, замучит.
— А ты её, паскуду, продай.
Оживлённо беседуя, они вышли из леса. Навстречу им шла вчерашняя баба, загоняя домой вчерашнюю животину.
— Пошли, бурёнушка, пошли спатеньки…
Лепёшки падали на ходу.
Они усмехнулись, глядя на это дело.
— До скорого, агентура.
— И вам того же, товарищ Гера.
— Но пасаран! — на прощание крикнул Гера — и добавил в четверть голоса: — Только гусь свинье не соратник…
Избушка стояла та же: косая, кривая, без курьих ножек. Игорь, как и следовало ожидать, не вернулся.
— Канул, миленький, как масоны на гору унесли, — развела руками Настасья.
Он спал неглубоко, чутко, опасливо, поэтому и проснулся на секунду раньше, чем его разбудили.
— Опять мужики пришли! — крикнула Настасья. — С факелами, едрить, теперь точно поджигать будут.
Он наспех оделся, сунул пистолет в карман куртки, взял автомат и устремился за Настасьей наверх.
Отодвинув стальные жалюзи, он насчитал два десятка возбуждённых людей. Ближе всех к дому суетился Матвей.
До Геры долетали рваные крики:
— За свободу, блядь, и не такое бывает!
— Жизнь свою отдать, или как?!
— Эх, братки, в говне жили, в говне и подыхать будем!
— Машку жалко, а остальное приложится!
— Чую, Серёга: наши времена настают!
— Подохни, Егорка, с песней!
Ему стало худо и тошно от этих воплей, буквально тошно — нестерпимо захотелось блевать.