Предчувствие конца
Шрифт:
Что ж, следовало признать, что я обнаружила тренировочную базу юных преступников, но ни на шаг не приблизилась к разгадке похищения Янины Кирпичёвой. Пожалуй, нет смысла и дальше сидеть на дереве. Ничего нового я не увижу. За то время, что я провела в ветвях дуба, ни одного взрослого не возникло в поле зрения моего бинокля. И ни один черный «Паджеро» не проехал по пыльной деревенской улице. К слову сказать, в этой убогой Сараевке вообще не наблюдалось никакого транспорта — такое чувство, что время здесь остановилось и двигатель внутреннего сгорания
Я слезла с дерева и остановилась в раздумьях. Мне необходимо разговорить кого-то из местных жителей, расспросить, не видели они черный «Мицубиси», а также людей, подходящих под описание Янины Кирпичёвой и Дениса Симоненко.
Я отправилась в странствие по деревне. В первом же доме мне открыла старая, скрюченная дугой бабка. Так, старухи — отличный источник сведений, начнем отсюда…
— Ой, бабушка! — заныла я голосом своего персонажа, то есть слегка поддатой тетки. — Дай водички попить!
— Вона колонка за углом, — глядя на меня хитрыми глазками, сообщила бабуся.
— Спасибочки вам, я сама не местная… а не подскажете, где мне мужичка одного найти? Полюбовник мой, — доверительно призналась я старухе.
Глазки бабуси блеснули любопытством. Есть, клюнуло!
— И какой он из себя? — поинтересовалась скрюченная дама.
Я в красках описала Дениса Симоненко, который поматросил и бросил. Когда вместе в больничке лежали, я была всем хороша. А как выписался, так носу не кажет. Вот, слышала, он переехал на новое место жительства в Сараевку…
— Пошла отсюда, тварь ментовская! — ласково сказала бабуся.
Я вытаращила глаза. Где, где я прокололась?!
— Таких тут сроду не бывало. К нам в деревню по своей воле не едут, так что канай отсюда…
Бабуся добавила несколько непечатных выражений и погрозила мне на прощанье кулаком, украшенным синей татуировкой.
Да, дело будет сложнее, чем казалось сначала…
Бабуся нырнула за калитку соседнего дома. Деревенский телеграф заработал… Ну все, я спалилась как агент. Через пятнадцать минут вся Сараевка будет знать, что по деревне ходит ментяра в штатском и расспрашивает о молодом мужике…
Я вернулась к магазину, не особенно стараясь соблюдать маскировку. Все равно уже нет смысла. Недооценила я специфику здешнего контингента. Так что шаркающую походку я сменила на обычный быстрый шаг.
Я нашла единственный доступный мне источник информации там же, где его оставила, — в пыли возле магазина. В костлявом кулаке он мертво хваткой держал мою денежку.
Я строевым шагом зашла в магазин и спустя пять минут вышла оттуда, таща под мышкой пакет. В пакете были батон, банка консервов, шоколадка и бутылка самой дешевой водки.
Я тронула мужика за плечо:
— Эй, вставай! Вставай, дело есть!
Абориген поднял голову, и я увидела, что он и вправду брат смазливого Алеши — ну прямо одно лицо, только лет на десять старше.
Он сфокусировал на мне мутный взгляд и прижал кулак с купюрой
— Не отдам! Мое, …!
— Да мне не надо. Наоборот, я тебя угостить хочу.
И я продемонстрировала содержимое своего пакета. Глаза аборигена сошлись к носу:
— Это чё, водка?!
— Ну! — бодро ответила я. — Пойдешь со мной?
— Кто ж откажется! — сказал мужчина, собирая себя в кучку. На ногах он стоял с трудом, но довольно резво протопал вслед за мной в тихое место — заросший лопухами пятачок позади магазина.
— Во-о-одка! — уважительно протянул абориген. Я продемонстрировала ему бутылку, но открывать не стала. Вместо этого я разломила шоколадку и протянула алконавту. Он жадно засунул в рот сразу полплитки и принялся жевать. Похоже, бедняга и вправду был голоден.
Потом я открыла банку консервов, сунула мужику батон и одноразовую пластиковую вилку и минут пять смотрела, как он, урча, пожирает нехитрое угощение.
Наевшись, мужик откинулся на траву. Я испугалась, что он сейчас заснет, но абориген произнес:
— Выпить дай?
— Потом. Когда побеседуем, — твердо сказала я.
— Про что побеседуем? Ты спрашивай! — с готовностью отозвался абориген.
— Тебя как звать-то? — поинтересовалась я.
— Зимородков Павел Геннадьевич, тысяча девятьсот восемьдесят девятого, статья сто пятьдесят восьмая, часть вторая, — представился мне абориген.
— Мне твоя статья без надобности, — вздохнула я. — Ты мне вот что расскажи. Я человека одного ищу. Ну или тачку его, в крайнем случае…
Павел Зимородков тяжело задумался, потом сообщил, что черный «Паджеро» он действительно видел в Сараевке. Дело было ночью, так что цвет машины он точно назвать не может. Черная или темно-синяя.
— Слушай, ты хоть знаешь, как «Паджеро» выглядит? — охваченная внезапным подозрением, спросила я.
— Обижаешь! — вскинулся Зимородков. — Я на СТО работал, пока бес не попутал. Чья тачка — не знаю. У нас тут и машин-то нет. А мужика такого не видел, нет. Ты, девушка, вали отсюда, а? — вдруг сказал тоскливо Зимородков и взглянул мне в глаза почти трезвым взглядом. — А то у нас народ знаешь какой? Чужих у нас не любят. Вижу, баба ты тертая, да вдобавок добрая, с понятием. Дай водяры, а? Жалко мне будет, если тебя завтра найдут…
— Что ж ты за брательника своего не боишься? — поддела я Павла.
Тот уставится на меня ясными голубыми глазами:
— А ты это… знаешь Алеху?!
— Да видела… Что ж он тебе не помогает?
— Зазнался совсем, — сплюнул Зимородков, напоминая персонажа фильма про первых пионеров. — Носу к брату не кажет. Денег не допросишься. Павлик Морозов, блин!
— Почему Павлик Морозов?! — изумилась я.
— Так он нас с батей заложил! — признался абориген. — Мы железо воровали с завода, в чермет сдавали. Ну спрятали во дворе. Менты нагрянули, а этот сучок им и настучал! Нас с батей — в тюрьму, а он в семье за старшего. Батя-то на зоне помер, а я вот здесь.