Предел обороны
Шрифт:
Тома оглянулась на дверь подъезда.
— Только не туда. Там мама… Ей незачем знать.
— Не туда. — Павел представил, что будет, если они вернутся в квартиру, и кивнул. — У меня здесь тачка за углом.
— Годится, — заключила Тома и двинулась в указанном направлении.
Несколько машин остановились, пропуская, когда она ступила на проезжую часть. Павел хмыкнул и следом поспешил через дорогу. Усевшись за руль, он вспомнил, что центрального замка в сергеевской машине нет, и наклонился к пассажирской дверце, но студентка уже потянула за ручку.
Тома уселась, зябко передернув плечами. Виновато призналась:
— Не подумала одеться. Там у них тепло… Всегда тепло, если надо…
Павел присмотрелся. То, что он принял за зимнюю куртку, действительно скорее походило на легкую до полупрозрачности ветровку поверх какой-то совсем уже летней кофты.
— Сейчас прогрею, — заторопился он, вставляя ключ в зажигание. Однако завести мотор не успел: по салону стремительно разливалось тепло.
— Ага, — проговорил Павел. — Вот, значит, как оно все у тебя…
— Вот так, — грустно согласилась Тома. — Проблем нет. Никаких и ни в чем… Если бы ты только знал, как это невыносимо!
— Трудно представить. А как же менталы, мир-сказка, сбывшаяся мечта?
— Это тоже правда, Павел. Но только не для меня… не для нас, убогих. — Тома поймала его взгляд и вдруг отвела глаза. — Они слишком многое могут, понимаешь? По нашим меркам, они могут вообще все. Неразрешимых задач нет! Проблем нет! Делают со своим миром все, что захотят… Но здесь-то и есть главная засада.
— Комплекс бога? — предположил Павел, чтобы сказать хоть что-то.
— Какой еще комплекс? — моментально завелась она. — Они же правда почти боги все как один… Планета суперменов! Только их это не интересует! Представляешь, я, как дура малолетняя, восхищаюсь: никто не голодает, никто не болеет, человек человеку брат… Работать и то не надо! Не мир, а рай земной. А они умиляются мной, неразумной, и твердят, что это все не главное и легкодостижимое. А главное, оказывается, созидательное творчество и тонко организованный духовный мир цивилизации!.. Да кто бы спорил, но не круглые же сутки!.. Вот пророс у нее на клумбе незапланированный цветок. Так она, чем выдрать, ляжет рядом и будет решать, находится ли этот сорняк в гармонии с мирозданием… А мужик ее будет творческий настрой создавать: завтрак на подносе, солнце на закате подольше, луну к рассвету покрасивее…
— Кто такие она и мужик? — машинально осведомился Павел.
Тамара отмахнулась от вопроса:
— Так, семья. Жила у них одно время… Они же добрые все, сопереживающие, блин, до мозга костей! Всё думали, что способны сделать из меня ментала, подобного себе. Даже дали мне все это… — Она в затруднении щелкнула пальцами, обвела взглядом потеплевший салон машины.
— Могущество, — подсказал Павел.
— Да, сначала я его так и называла. Но оказалось, что это скорее проклятие.
— Я знаю кучу людей, которые за такое проклятие душу дьяволу продадут…
— Тогда передай им, что они все тупицы! — резко оборвала его Тамара. Она заводилась
— Чужая, — закончил за нее Павел. — Это бывает. И совершенно не повод на меня орать.
Тома судорожно вздохнула и отвернулась к окну, стараясь спрятать вновь навернувшиеся слезы.
— Одна я там, Павел, — тихо выговорила она дрожащим голосом. — Одна-единственная такая юродивая… Не понимаю, как жить в мире, который меняется каждый час, каждую минуту… И как можно восхищаться этим, делая иллюзии смыслом жизни. Пусть даже это действительно сказка… Сбывшаяся мечта…
— Постой, — насторожился Павел. — Иллюзии? Мне казалось, что менталы на самом деле управляют материей.
— Управляют, — согласилась Тома каким-то безразличным тоном. — Но они все же не идиоты, чтобы воплощать в материю каждый свой творческий порыв. Иначе там давно наступил бы хаос.
Павел невольно вздрогнул на последнем слове. Случайная оговорка, конечно, но как резанула по нервам!
— Тебе не стоит туда возвращаться, — проговорил он. — Побудь дома, отдохни, успокойся… Или они тебя контролируют?
— Никого они не контролируют, — выдохнула Тома. — И ничего не запрещают. Делай все, что угодно, лишь бы совесть выдержала.
— Ну, вот и славно, — подытожил Павел. — Матери-то придумала что наврать? Или… заставишь не задавать вопросов?
— Не заставлю, все мое могущество через пару дней кончится. Думаешь, чего я там два месяца проторчала? Все расстаться было жалко. Но вчера вдруг такая тоска взяла…
— Ага… — Павел не слишком удивился — чего-то подобного следовало ожидать. Завербовать в отдел действующего ментала накануне прихода ящеров — это было бы слишком хорошо.
Он посмотрел на Тамару, невольно задержал взгляд на ее лице с выражением обиженной и растерянной пятилетней малышки… И вдруг почувствовал, что краснеет. От стыда. Он всего лишь прагматично жалел о потере ценного кадра, а девчонка…
Каково это: в одночасье стать волшебницей — всемогущей доброй феей из детских сказок, которые она не успела позабыть либо сумела сочинить заново, — и вдруг обнаружить, что никому вокруг это не нужно? Увидеть, что умные взрослые смеются над школьницей, рванувшей творить чудеса налево и направо? А потом вдруг понять, что либо ты навсегда должна остаться ущербной приживалкой из бедного и дикого мира, не способной внять гармонии травинки перед кручей, обреченной на вечное одиночество среди сочувственных улыбок и искреннего участия, либо…