Предел

Зайдель Януш Анджей

— Снеер! — услышал он знакомый голос и оглянулся. Около устройства для копирования записей стоял Матт с каким-то незнакомым пареньком.

— Привет, Матт! Я обещал позвонить, но, прости, у меня были неприятности.

— Не беда! — улыбнулся Матт. — Справляюсь понемногу.

— Играешь в записи?

— Не совсем, — Матт вроде бы смутился.

Его спутник собрал в коробочку кучку акустических кружков и вопросительно поднял глаза на Матта.

— Иди, встретимся вечером, — сказал тот и выудил из коробочки один из кружков.

Юноша забрал коробочку с оставшимися кружочками, а Матт

взял Снеера под руку и повел в угол зала, где стояло несколько столиков и ряд автоматов с напитками.

— Сегодня угощаю я, — сказал Матт, ставя перед Снеером пластмассовую кружку.

— Получил работу?

— У меня к тебе просьба, — ответил Матт тихо, оглянувшись. — Если тебя кто-нибудь спросит обо мне, ты меня здесь не видел.

— Грязная работенка? — догадался Снеер.

— Прослушай дома, — Матт сунул ему в руку звуковой кружок.

— Что это?

— Несколько вопросов для тех, кто отучился их задавать. Противовес ежедневной порции информационной жвачки, которой нас кормят.

— Забавляешься конспирацией, Матт? — скорее отметил, чем спросил Снеер. — Раньше это называлось «нелегалка».

— Увы, — вздохнул Матт. — С тех пор как изобрели саморазлагающуюся бумагу, невозможно делать листовки. Настоящая, стойкая бумага совершенно недоступна. На ней печатают только учебники и произведения, которые считаются классикой.

— Нестойкая бумага — прекрасное изобретение. Не надо убирать с улиц старые упаковки, не накапливаются старые газеты.

— Вот именно. Очень удобно для администрации: через неделю не остается ни одного официального следа от высказываний властей, и можно не краснея излагать нечто прямо противоположное. Акустическая запись вытесняет другие способы записи информации, но люди так привыкли к информационному шуму, что тут же выпускают через правое ухо то, что вошло в левое. Им гораздо эффективнее можно что-либо сообщить в письменном виде. Но из-за отсутствия бумаги нам приходится записывать эти кружочки.

— С кем воюешь, Матт? — покровительственно усмехнулся Снеер.

— Что значит с кем? Разумеется, с администрацией, с теми нулевиками из Правления, которые превращают нас в дураков, разыгрывая этот сумасшедший цирк.

— Это все равно что воевать со мной.

— А ты работаешь на Правление?

— Нет. Но живу благодаря тому, что ты называешь цирком.

— Не знаю, чем ты занимаешься. Но если используешь ситуацию, которую создали нулевики из Правления агломерацией, то ты просто паразитируешь на тех, кому живется в этом городе хуже, нежели тебе.

— Я им нужен.

— Пока существует эта выродившаяся общественная система.

— Именно поэтому я и сказал, что ты воюешь со мной, — рассмеялся Снеер. — Хочешь разорить мои охотничьи угодья и разогнать дичь.

— Ты паршивый циник.

— Мои клиенты иного мнения. Все до единого благодарят меня.

— Чем ты занимаешься? Ключики, перчаточки, даунинг?

— Рейзерую помаленьку. Могу соорудить тебе самый лучший разряд, если захочешь.

— Ты говорил, что находишься «по другую сторону». Я думал — по ту же, что и я.

— Возможно, я по третью, — пожал плечами Снеер. — Я не могу подрубать ветку, на которой сижу и с которой собираю вполне приличные плоды.

— Ты ничего

не понимаешь! — Матт сжал кулаки, и было видно, что он теряет терпение. — Этот мир падет, завалится! Сидя на своей ветке, ты не видишь, что корни твоего дерева гниют на глазах. Мало кто понимает ситуацию, все ослепли, у всех перед глазами только разноцветные пункты. Мы должны как-то противодействовать созданной здесь телевизионно-пивной псевдокультуре. Ты не задумывался, почему они поят нас пивом и кормят дешевыми массовыми увеселениями? И то и другое содержит в своей основе одно и то же — оглупление! Посмотри на окружающих тебя людей! Что они видят? Жизнь, заполненную пивом и бессмысленными увеселительными программками. Изучают то, к чему их принуждают. Мастерят, потому что скучают. Но постоянно сознают, что их знания и приобретенные мыслительные способности никогда не будут использованы для дела. Человек перестал быть необходимой составляющей мира.

— Отнюдь, — вставил Снеер. — Он по-прежнему необходим. Как потребитель. Без него все теряет смысл.

— Уже давно потеряло. Все, что ты видишь вокруг, — один огромный цирк, комедия, которой дирижирует группа нулевиков на потребу не сознающей этого толпы. Все это один гигантский блеф!

— Преувеличиваешь!

— Ничуть. Вскоре убедишься сам. Убедятся все, даже самые тупые в этом городе поймут, что являются объектами бессмысленных манипуляций.

— Послушай, Матт! — не сдержался Снеер. — Наша администрация достаточно мягка. Сносит бог знает что, порой прикрывает глаза на крупные махинации и не очень чистый бизнес. Однако, боюсь, она не доймет тех, кто хочет вызвать всеобщее замешательство или недовольство. А именно на это, насколько я понял, направлена ваша конспирация.

— Не в том дело, Снеер. Забудем о нашем разговоре, — вздохнул Матт. — Знаешь новый анекдот о нулевиках? Их еще называют «кругляками».

— Не слышал.

— Их… собираются перекрестить в эллиптиков.

— Почему?

— Потому что они понемногу расплющиваются [8] .

— Перед кем?

— Ну, знаешь! — Матт недоверчиво покрутил пальцем у виска. — Ты что, и вправду не улавливаешь сути?

Снеер действительно не понимал ни анекдота, ни смысла всех этих намеков.

8

Здесь непереводимая игра слов: «plaszczyc sie» означает и расплющиваться, и пресмыкаться, то есть из круга превращаться в эллипс, раболепствовать.

«Матт влип в какую-то глупую детскую аферу, — думал он, уже возвращаясь в отель. — Не удивительно, что его переразрядизировали. Надо парня вытаскивать. В принципе он неглупый человек. Сделаю ему хотя бы тройку и какую-нибудь приличную работу».

Снеер знал, что может рассчитывать на некоторых довольно влиятельных чиновников, благодаря ему занимавших неплохое положение в администрации Арголанда. Организовать работу для трояка не было для них проблемой.

«При условии, что этот кретин перестанет заниматься заговорами против порядков в агломерации!» — раздраженно подумал он о друге.