Пределы выживания (Полигон - I)
Шрифт:
– Передайте спасибо бабке Мане. И тебе скажу, хорошо ты рисуешь. Цвет подбираешь отлично. Не бросай, рисуй дальше.
Верка наливается красной краской.
– Я то что, других посмотрите.
– Посмотрю. А теперь, Вера, неси все обратно, мне еще придти в себя надо.
– До свидания, доктор.
– До свидания.
Утром меня будит пожилая, симпатичная женщина.
– Доктор, вставайте. Скоро прием. Уже радио семь отстучало.
Она в белом халате и шапочке.
– Вы кто?
–
– Хорошо. А меня Борис Дмитриевич...
Быстро пожевал бутербродов, которые с собой привез, запил кипяченой водой, которую Надежда успела вскипятить в титане и переоделся.
У меня прием, но народа нет. Около девяти пришел только старик и пожаловался на правый глаз. У него катаракта и я ничем не могу ему помочь.
– К сожалению вам нужна операция. Здесь мы ее сделать не можем, необходимо ехать в центр.
– Какой ты доктор, - свирепеет дед, - если вылечить глаз не можешь? Бабка Макариха и то лучше тебя...
Старик срывается с места и, хлопнув дверью, исчезает.
– Не обращайте на него внимания, - говорит мне Надежда.
– Он всегда такой. Знает, черт старый, что оперироваться надо, а вот пришел пощупать...
– А кто такая бабка Макариха?
– Есть здесь такая, травами лечит. Вы бы с ней познакомились, умная бабка. Считай, все села к ней ходят.
– Конкурент значит?
– Если конкурент, то это доктор Молчанов...
– А этот откуда? Меня же заверяли, что в округе нет других врачей.
– Этот с воинской части. Он военный, майор.
– И тоже лечит гражданское население?
– Конечно. Он же доктор.
Прошло пол дня. Никого.
– Не расстраивайтесь, доктор, - успокаивает меня медсестра, - все впереди. Люди вас еще не узнали, не поверили. Все будет в порядке.
– Может они все здоровы?
Надежда вымученно улыбается.
– Нет. Они все больны.
Улыбка совсем исчезает с ее лица.
– Они, доктор, очень тяжело больны. Мы же живем на полигоне...
– Ну и что? Разве здесь есть источник заражения.
Она кивает головой.
– Поживете здесь, много узнаете. Каждая ракета, летящая сюда с разных точек Союза, несет этой земле невероятные бедствия. Есть те, которые взрываются, засыпая осколками все окрестности, есть похуже... После их прилета, над полигоном стоят завесы от ядовитых газов, а то вдруг все деревья и растительность покрываются невероятного цвета налетами и в течении часа остаются обугленные палки и голая земля. Все же это впитывается в почву и уже давно люди не пьют сырой воды...
– А как же скот, поля?
– Полей почти нет, только огороды у домов. Все здесь привозное, картошка, хлеб. Коров, коз кое кто из местных еще держат, каждый пятачок травы от поселка до проволочного забора учтен, считается,
– Как же люди живут, без работы, без живой воды.
– Вот так. В основном обслуживают воинскую часть, занимаются ремеслами и... постепенно заражаются и умирают. Здесь же полигон не только для ракет, но и для изучения простых смертных, которые как подопытные кролики, сидят за проволокой и ждут своего часа. А воду? Воду нам в дома качают из воинской части, ее все пьют, только кипяченую.
– Вы говорите ужасные вещи. Этого не может быть?
– Увы, доктор. Когда стали испытывать ракеты, то расширили полигон, в его состав вошли двенадцать поселков и сел, а теперь... осталось только три.
– Что с остальными, всех жителей перевели сюда?
– Нет... Они... в общем... померли все.
– Как это все?
– Так. Поживете, все узнаете.
Мы помолчали, а я все не мог придти в себя от услышанного.
– А как же монастырь?
Медсестра откидывается к стенке.
– Не знаю. Монастырю наверно сто лет и что за его высоким каменным забором твориться, неизвестно. Кто туда попадет, обратно уже не возвращается. Правда, каждые праздники, церковь открыта для прихожан и можно увидеть монашек, но... это молчаливые женщины-тени. Остальные- там... за стеной.
– Как же они питаются?
– Военные им подкидывают продовольствие, да и... прихожане со своего скудного стола отделяют толику...
– Почему же никто не уходит от сюда? Ведь так жить нельзя.
– Рады бы уйти, да не отпускают. Ни у кого из местных нет паспорта. Даже если вы, имея паспорт с отметкой, что жили здесь, сумеете удрать, ни одна область, ни один город уже не пропишут вас . Милиция имеет на этот счет свои инструкции. Можно уйти, но станешь бродягой на всю оставшуюся жизнь. Вон, через дом от сюда, семья Сысоевых пыталась удрать в сибирскую тайгу, привезли... Под охраной привезли. А паренек из Камышевки был убит у проволоки, когда пытался перелезть забор...
У меня в голове каша. Все что рассказала медсестра как то не укладывается в рамки. На улице слышен шум машины и вскоре она тормозит у нашего крыльца.
– Кого там принесло?
– спрашиваю я.
– Это военная машина, - отвечает Надежда.
– кто то из военных...
Ко мне в кабинет, входит крупная фигура в помятой фуражке и форме, с погонами майора и эмблемами на них, чаши со змеей.
– Здравствуйте, коллеги.
Он галантно жмет руку Надежды.
– Все цветешь, голубушка.
Та презрительно выдергивает руку и начинает ее демонстративно мыть над раковиной.
– Здравствуйте, доктор, - это уже ко мне.
– Майор медицинской службы Молчанов Игорь Матвеевич, - представляется он.