Предлесье
Шрифт:
Васильев дышал надрывно, с хрипом, ахами и охами. У него неизвестно до какой степени, были поражены лёгкие. На простое дыхание ему приходилось тратить значительные силы.
Кожу Вадима покрывали повязки с нанесёнными на следы болезни лечебными мазями. Без повязок, эта исхудалая человеческая фигура, выглядела совсем ужасно. Сейчас Васильев походил на чумного; бледный покрытый бубонами.
Как ему удалось выжить, никто не знает. Это чудо, истинное, неподдельное чудо.
После почти двух часов, со времени его отъезда, Рустам заметил вспыхнувшую в небе сигнальную ракету.
Он
Вернулись они еле дышащими. Фильтры их противогазов забило ржавой пылью, да и силы у них заканчивались. Вадим во всей своей снаряге был тяжёлым.
С Васильева сбросили всё, осторожно уложили на кровать, и стали откачивать. Сердце у него не билось.
На все запросы Арины сказать что случилось, народ отмалчивался, притворялся, что не слышит её.
Ксеня давила Вадиму на грудь, делал массаж сердца, выпускала воздух из своих лёгких в его лёгкие. Он не просыпался, не показывал хотя бы жалких признаков жизни.
Тогда вмешался Рустам. Водитель оттолкнул медичку, и сам, своими крепкими руками начал давить Вадима. Это помогло. Пациент выжил.
Дальше у Ксении была куча работы. Двое больных, постоянно нуждались в уходе, строгом приёме лекарств, и просто нежности.
Медсестре помогал Марк и Борис Климентьевич. Они оба бегали по салону, приносили Ксении таблетки, мази, растворы, сообщали об улучшении, или ухудшении самочувствия обоих больных, следили за приёмом лекарств.
Два дня Вадим практически ничего не видел, но время, мази и капли вернули ему зрение, хотя правый глаз всё же начал видеть куда хуже, чем левый. Препараты поступали Васильеву в организм, исключительно через капельницу, еда и вода, через трубочку во рту.
С Ариной было не меньше хлопот. Она тоже ослабла, ей тоже надо было строго соблюдать график приёма лекарств и пищи, а так же проверять давление и количество белка в моче.
Если бы мир не рухнул, и Ксения до сих пор работа в больнице, то у неё были бы все шансы получить премию, или повышение.
От момента отъезда из Екатеринбурга, до приезда на поляну, пошла неделя.
Рустам выжал из автобуса всё что смог, под конец вымолил у того, проехать последние сто метров.
«Вояж» встал почти по центру поляны и издох. Он и так уже работал на последнем издыхании, без нормального техобслуживания и приличного топлива. Его дорога закончилась. Ему приходилось колесить ещё до того, как за его руль сел Рустам. Со времён, когда он сошёл с конвейера, прошли годы, он проезжал мимо десятков городов. Он заслужил покой.
Рустам открыл все двери, впустил свежий утренний воздух в салон и закурил. Это была последняя сигарета. Ею Рустам отметил последний день, когда его можно было назвать водителем. Эра машин закончилась, все дороги исчезли. Теперь все будут двигаться пёхом, по тропам.
Так что, можно сказать, что у Рустама началась преждевременная пенсия.
Далее жильцов теперь мёртвого автобуса, ждала подготовка. Подготовка к особому случаю. Арина скоро должна была родить. Срок этого события неумолимо приближался. Прекрасный и ужасный момент; прекрасный
Шли дни. Вадиму понемногу становилось лучше. Его заставляли потихоньку ходить и принимать пищу самостоятельно.
Голос у него стал, как у знатного курильщика, прокуренный, хриплый, грубый, вымученный.
Пятна на коже почти исчезли. На их месте оставались следы, как после оспы.
Живот втянулся, рёбра стали легко считаемы через кожу, голова красовалась голым черепом. Все волосы валялись в мусорном ведре.
Порой Вадим садился у кровати Арины. Они разговаривали. В голосе девушки больше не слышалась обида. Васильев был окончательно прощён. Его поступок не оставил в голове Арины никаких обвинений. Муж её любил, теперь этому не было сомнения.
Марк взял большинство обязанностей на себя. При первой встрече Вадим посчитал его горе отцом одиночкой, неудачником, которого бросила жена, оставив с ним недоразвитого ребёнка. Может, тогда он и был прав, но сейчас язык бы не повернётся сказать о нём такое.
Марк переменился, и словно заново родился. В его голосе и движениях появилось больше уверенности, и меньше зажатости.
С его сыном всё было похуже. Лёша совсем погрузился в себя. Он вечно сидел в каком-нибудь углу и бормотал себе под нос, не пойми что. И даже родной отец не мог вывести пацана из этого состояния.
Не изменился лишь Борис Климентьевич, слишком старый, чтобы меняться. Его взгляды на жизнь и мир были настолько старыми, что они намертво прикипели к разуму старика.
Пожилой радист ещё до катаклизма повидал многое, и какой-то там «Лес», чудовища и злые люди, не могли поколебать его.
В один из ужинов, Вадим сел кушать за стол вместе со всеми остальными. Он так привык к приёму пищи на кровати, что сидение за столом, казалось ему не привычным.
На этот раз, на ужи был консервированный суп неизвестной природы.
— Что это? — Спросил Вадим, подавшего еду Рустама.
— Гороховый суп. — Ответил тот. — Я решил подать еду помузыкальней, а то все в последнее время ходят такие грустные.
Народ улыбнулся, оценил дурацкую шуточку.
— А вообще, не смотрите, что он так выглядит. Я его пробовал. Он ничего. — Прибавил друзья уверенности Рустам.
Вадим первый попробовал варево.
— Есть можно. — Его вердикт был сигналом.
Все начали класть ложки супа в голодные рты.
— Теперь, наверное, будем жилища строить, раз автобус всё? — Спросил Марк.
— Надо бы. — Согласился Борис Климентьевич. — Зимой в этой стальной коробке будет холодно. Надо хотя бы землянки вырыть.
— Да. А автобус будем, как… этот… ДОТ использовать. — Сказал Вадим.
Светлые идеи приходили одна за другой. Уже и про ров речь пошла, и про обеспечение лагеря водой, и про всякое другое. Но тут вмешала Арина.
— Ребята! — Взвизгнула она, лёжа на кровати.
Все резко глянули на неё.
— У меня… воды отошли.
Люди не сразу поняли смысл сказанного, а потом допетрили, и подорвались.