Предназначение
Шрифт:
Но Мараны уже не было.
– Аж зубы ломит, до чего пробирает. – Снова услышал он голос Влады. – В лесу, как в тереме ходишь. Или в избе. Куда не посмотришь, везде стены. А здесь и присесть не где, как припрет.
– Зато в плечах не жмет. На все четыре ветра воля. Со мной такое в горах было. – Неожиданно для себя признался он.
– Весь мир под ногами, облака рядом плывут, а над головой небо, хоть руками в него упрись. И кричать хочется во все горло от счастья. Или от страха.
И сбился, поймав ее удивленный взгляд.
–
И замолчал, ушел в себя, стараясь пробиться сознанием в глубины поля. Получилось, хоть и сознание расползлось, как прокосшее тесто по столу. Лошади сбились в табуны, да скот бродит. Волчьим стаям раздолье. Не охота, баловство. Бери подряд. Голод не грозит. Ешь, не хочу… Во всю ширь северной свирепой души, во всю неукротимую дикую мощь развернулся ярл в надежде отворить ворота в Ваалхал. Честно контракт отрабатывает. Запнулся о забытое, но понятное слово и, не весело, усмехнулся. В мозгу мешанина, все перепуталось в доме Облонских. И душу на раскоряку.
Кони оставляют под копытами версту за верстой. Дорога, как меч. Прямая, без изгибов. Не то, что в лесу. Сотню верст можно пробежать без передышки.
– А почему от страха? – Слава Радогора задели княжну за живое.
– Соринкой себя осознаешь. – Неохотно ответил он, возвращаясь к действительности. – Подхватит ветерок и унесет не ведомо куда. А всего обидней и сам того не заметишь
Влада не доверчиво окинула его взглядом.
– Тебя то?
– Величие! Сила первозданная. – Совсем уж неохотно, пояснил он. – Так и хочется шапку снять.
-Я и здесь себя соринкой чувствую. Будто прежде через волоковое оконце на мир смотрела, а сейчас сразу за ворота выскочила.
– Привыкнешь. День, два и замечать перестанешь.
Понять ее было не трудно. Сам так же крутил головой и принюхивался, когда… А, впрочем, лучше не лезть в воспоминания.
– Полынь пахнет, аж в носу свербит. И цветы. Не как в лесу, а как от твоих волос. И голову дурманит.
– Привыкнешь. – Снова повторил он.
Сказал, скорее для себя, чем для нее. Это в его прежней жизни пара, другая сотен или, даже, тысяч верст почти рядом, как за угол завернуть. А для нее мир кончается за кромкой ближнего леса.
Память услужливо подставляла забытые слова и он досадливо морщился. Разум, как тот витязь на распутье. И сюда не сунься, и туда не толкнись. Дернуло же за язык древнюю и всеми забытую богиню. Жил, можно сказать, как человек…
– Забудь. Нет ни Олега, ни Ольха. Ты Радогор!
Она вмешалась, или сам подумал?
– Придет время, сам узнаешь, кто ты есть.
– Радо!
Тревожный голос Влады вырвал его из раздумий. Увлекся переживаниями и упустил что – то важное.
– Вот и все твои сомнения. Для нее ты не Ольх и не Олег, Радогор. И так будет, пока земля вас держит. И для тех, кого за спиной оставил, кто кощуны о тебе складывать будет.
Радоггор дернул бровью и поморщился.
Из ближней балки с яростными криками
– Дьявол! – Беззвучно выругался Радогор. – Пока переживал, подставился.
Влада ловко, коловоротом взвела свой самострел и водила им перед собой, выбирая цель.
– Не воины! – Определил Радогор, цепким взглядом скользя по конной ватаге, в которой лишь единицы были в воинской справе.
– А нам не все равно, чье копье целит в грудь?
В голосе не удивления, не страха. Привыкла, что из любой беды пока живыми выбираются. А чаще всего и не подравшись. Но доля истины в ее словах есть, хотя копье копью рознь! К тому же и в промысле своем ребята не новички. Толк в деле знают. Ловко, как по команде, разошлись, зажимая их в кольцо. Добычу сам бог послал. Парень, почти юнец, и девка… Не иначе, как от родительской воли бежали.
Радогор натянул повод, останавливая коня. И достал лук. Упер одним концом в стремя и навалился плечом, набрасывая тетиву. Еще миг и наконечник стрелы поймал первую цель.
– Ребятки! – Без усилий, не напрягая голоса доверительно проговорил он.
– Не вы мне нужны. И у меня сегодня постный день. Я не хочу вас убивать. Расступитесь, и живите себе в удовольствие.
Лук заскрипел в его руках.
И надо же было богине говорить по руку?
То ли не поняли, то ли не захотели понять. А, может, решили, что от страха голову потеряли настолько, что и бегством спастись ума не хватило.
– Ну, и ладно. Я сказал, вы услышали. Потом не жалуйтесь. И не обижайтесь.
Пальцы заметались, с обычной быстротой хватая стрелы. Сверкающие на солнце, наконечники прочертили в воздухе широкую дугу.
– Я же предупреждал, что переживать будете.
Лада, успевшая выпустить два болта, с удивлением поняла, что стрелы Радогора сегодня не убивают, а только останавливают нападающих.
– Пропустите, и я пойду дальше. Или я забуду, что с утра добрый и пушистый и начну убивать всерьез и на долго.
Расстояние между ними быстро сокращалось. Еще два, три десятка шагов и жеребец Радогора не успеет взять разгон. Но, похоже, и этого он делать не собирался. Выбросил перед собой руки с раскрытыми ладонями, выдохнул… и тех, кто вырвался вперед, словно ураганом смело вместе с конями.
– Прикрой стрелами, чтобы с боков не ударили. – Крикнул он Владе, и повторил удар. Дикая ругань, крики и испуганное конское ржание слились воедино. А его взгляд безошибочно выравал из толпы того, кто руководил нападением. Вылетел из седла и… исчез. Только те, кто еще чудом держался в седлах, почему то вдруг посыпались на землю. Несколько гигантских прыжков и его тело распласталось в воздухе. Ударил грудью вожака, вышиб его из седла и выпрямился, удерживая его сгибом локтя, а другой рукой держа боевой нож под подбородком.