Предназначение
Шрифт:
И хватка ослабла. Это Влада поняла сразу, потому, как всхлипнул и со свистом выдохнул из легких воздух. Задышал часто и жадно, широко открывая рот.
Княжна упала перед ним на колени и сжала его голову в своих ладонях, прижимая к себе. Бэр же стоял, принюхиваясь к чему – то и вздрагивая всем телом.
– Живой, живой? – Повторяла она, заглядывая в глаза. – А я, колода сонливая, чуть тебя не проспала… Не уберегла.
И не удержавшись, расплакалась, размазывая слезы по щекам.
– Ну, будет, будет. – Попытался
Провел ладонью по голове и прижал к груди.
– Успокойся. Сегодня больше не придет.
Рука скатилась с распущенных волос на спину.
– Мавки разве плачут?
– А ты бы сам подумал, как я одна. Когда в том сне всегда рядом. – Слезы душат, говорить не дают.
И не совладав с чувствами прилипла к губам, всхлипывая и утирая слезы. Потом ткнулась губами в глаза. В нос и все шептала и шептала.
– Ни кому не отдам. Мой ты. Жизни для тебя не пожалею…
Бережно, чтобы не обидеть , отстранил ее и поднялся на ноги.
– Сон перебили, а путь не близкий. Пойдем по холодку.
– А если увидит? – Снова встревожилась она.
– Увидел уже…
Хитрый бэр, услышав его слова, попятился и скрылся в лесу.
Княжна противиться не стала, решив, что и правда лучше уйти с проклятого места подальше и как можно быстрее. И посмотрела на свои босые ноги. Но Радогор уже рылся в траве, срывая жгучие листочки. И скоро ее ступни снова были затянуты ровными холстяными лентами из ее рубахи. А в его руках появилась баклага.
– Выпей, княжна, но не много. Водица от дуба – отца. Берег для черного дня. И я с тобой выпью. – Повернулся, ища глазами бэра и засмеялся. – Столковались?
– Вот еще. Больно надо. Сам ушел. – С независимым видом ответила она и улыбнулась.
Все равно и Владой меня звать будет. И Ладой. И Ладушкой назовет. Только время ему надо, чтобы привыкнуть.
И потянулась к нему руками.
Под утро, жалея его, спросила.
– Может я ногами пойду? Трава мягкая.
Но он, задумавшись, промолчал, а она настаивать не стала.
А вскоре из леса появился и бэр. С независимым видом, перепачканной медом мордой и опухшим глазом.
– Гнезда с дикими пчелами опять зорил, разбойник? – Встретил его грозным вопросом Радогор.
С укором покачал головой и пересадил княжну на его спину.
– Потрудись сейчас, бездельник.
Бэр наказание принял достойно. Но уже к полудню начал жалобно подскуливать, всем своим видом давая понять, что нормальному человеку пора бы уже трапезничать. Ну и бэру, конечно, если у того человека осталась еще хоть капля совести в глубине души. Радогор делал вид, что не замечает его страданий. Но и он, наконец, не выдержал. И Влада с готовностью прыгнула ему на руки. Ягодка от избытка чувств, взревел в полный голос, и пропал за деревьями.
– И врана нет твоего…
– Вперед улетел. Дорогу
– А скажет? – С нескрываемым сомнением спросила княжна.
– А почему б ему не сказать, если спрашивают? Язык не отвалится. – Рассудительно ответил Радогор. – А там, глядишь, и к порубежью выйдем.
Влада вздрогнула и оторвала голову от его плеча. Она уж и думать забыла, что оборвется когда – нибудь их дорога.
– Ты же говорил… - Чуть не с испугом спросила она.
– Прятаться не будем, дорогу спрямим.
Влада еще крепче обвила его шею руками и уткнулась в плечо, не зная то ли верить, то ли нет, радоваться ли тому, что скоро дорога кончится или огорчаться. И не сидеть ей больше на этих руках, не лежать на его плече, не ласкать его щеку своими бесстыдными губами. А он доведет ее до высокого крыльца, повернется и уйдет. Тем, бестелесным, обещал к зиме быть. И слезы сами навернулись на глаза. Бегут по щекам и катятся крупными каплями на его шею. И нет сил их унять.
А как же сон?
Или прав он, когда говорил, что видит человек, как должно быть, а как будет и боги не знают.
И бегут слезы, бегут. И не унять их, не остановить А рука его сама тянется к его лицу и губы шепчут… «Радо… Радо».
– Не заслоняй пути, княжна. Упаду.
Слепец! Волхва из далеких земель разглядел, а того, что рядом не увидел. Не захотел увидеть. В чужих думках роется, как глупая курица в капустной грядке, а в ее мысли и заглянуть не хочет. Хотя и заглядывать не надо. Все на виду. Ни одна не спряталась, не затаилась.
Мысли в голове одна другой гаже. Сердце в груди испуганной птицей бьется. То наружу рвется, то замирает вдруг. Притихла, не сводя с него, бесчувственного глаз, а слезы все равно льются.
А вот повернусь и хвостиком побегу за ним. И пусть хоть палкой, хоть поленом гонит. Что в доме отчем ей, когда его рядом не будет?
– Нельзя, княжна. Я людям слово дал.
Услышал то, слышать не должен. А что услышать бы надо, мимо сердца пропустил.
– И гоже ли от дома бегать? А как же княгиня – матушка? И куда ты пойдешь, коли я сам не знаю своего пути? И долог ли тот будет.
– Долог, долог тот путь, Радо! Без конца и края тот путь, если я рядом буду.
Можно в глаза не смотреть, можно губ не размыкать, ни одно слово не затеряется в темном лесу.
Осторожно спустился в темный овраг и пробежал через ручей.
Догадка сама пала в голову.
– Здесь останови.
Над темным оврагом старая, потемневшая от времени, ольха. Вершину, как голову, над оврагом склонила.
– Не здесь. – Возразил он. – Ночью в овраге все черное оживает и наверх лезет.