Предназначение
Шрифт:
– Не грусти, Ратимир. Вырос ты. Тесновата для тебя воеводская кольчужка. Тоскливо, хоть и не признаешься тебе с лодейщиками ходить. Большим делом пора заняться, чтобы не засохнуть. А здесь уж верно не заскучаешь.
У Влады глаза горят от восхищения. Горячит свою Буланку.
– Пока жив черный волхв, не будет житья от него Верховью. Туда Радогор рвется. Ты уж здесь сам управляйся, без нас.
Оглянулась на перестук копыт, а Радогор уже в воротах ее поджидает, разговаривая с Гребенкой.
Глава 18
Копытиха,
– Не соврал, охальник! – Проворчала она, улыбаясь одними глазами. – Приехал.
– Я же обещал….
Радогор выпрыгнул из седла и принял княжну на руки.
– И тебе здравствовать, сорока. Эк железом то увешалась. Говоришь, сбросила с шеи хомут?
– Не говорила еще. – Княжна сделала большие глаза.
– А и не надо. Я и так знаю. – Отмахнулась Копытиха и закрутила головой, вытягивая дряблую шею. – Проказника где забыли? Или медов и ягодок бабкиных не захотел?
– Придет. – Усмехнулся Радогор, снимая торока и расседлывая лошадей. – Куда он от меда денется? Заигрался должно быть. Вот думаю, матушка, что мне с ним делать. Вести с собой нельзя. Пропадет дорогой. А как оставишь, если не захочет?
– Это уж так. У зверя сердце без лукавств. И душа не покривит. Не как у людей. А вот придет, тогда и поговорю с ним. – И с лукавой улыбкой, поглядывая на того и на другого, проговорила. – Вы железо то с себя снимайте, снимайте. Оборонятсья вам здесь не от кого. Разве, что от старухи болтливой, надоедливой. Уже и банька готова. И выскоблена, вымыта до бела. Теперь выстаивается.
– Вот тебе гостинчики, матушка. А это настои и отвары. Что и как пить будешь, и чем ноги натирать вечером скажу. А после и, как готовить их, научу.
– Опять под подол полезешь, срамник? – Не скрывая подозрения, спросила Копытиха. – Не дамся.
Радогор нахально улыбнулся и подмигнул Владе.
– Своей волей не дашься, силой возьму.
Влада, которая, как только показалась старухина развалюха, тут же забыла все печали и огорчения, утробно икнула, пытаясь сдержать смех. Не выдержала и Копытиха, и тоже засмеялась.
– А попался бы ты мне, молодец, раньше, годков этак… не скажу, ну вот, как эта сорока, уж повертелся бы ты у меня.
И подтолкнула их рукой.
– Бегите уж! Я и веников для вас припасла. На любой вкус. И для мягкости, и для силы. И чтобы запах крепче держался. Полынь - трава под полком подвязана, и по всем углам растыкана.
Радогор, смущаясь, опустил очи долу. Покраснела и Влада. Одно дело, когда никто не видит. Другое дело, чужой человек рядом. И что подумает?
– А что ему думать? Он свое отдумал. – Отмахнулась старуха, угадав его мысли. И тихо шепнула княжне. – Ты только, озорница, своему телу воли не давай. Не жадничай.
– Бабушка! – взмолилась она.
– А что бабушка?
– А для чего же? – Влада навострила уши.
– Чтобы парня присушить к себе без всяких приворотов. Как увидит твое тело белое да посмотрит на всю твою красу без утайки, так и присохнет на всю жизнь, не оторвать. И до самой ночи, до той копны заветной, что ждет вас уж сколько дней, будешь ты у него перед глазами стоять. А потом уж, поверь мне, старой, озорница, так пищать будешь, что в пору останавливать. Поняла?
Влада быстро закивала головой, уяснив не хитрый бабкин совет. И покраснела еще больше.
– А ну, как не утерпит, бабушка?
Старуха окинула ее зорким глазом.
– И правильно сделает. Кто же утерпит, когда перед ним такое добро?
– Бабушка!
А Копытиха, не скрывая удовольствия, смотрит в ее багровое от смущения, лицо и давится смехом. И хохотала, пока не закашлялась.
– Какой же в этом стыд, Ладушка, если сам Род иного не придумал? А когда по душе тебе он, так и вовсе в радость.
– Уж так в радость, бабушка, уж так в радость. Сгорела бы вся и огарочка малого не оставила.
– Видишь? Так и беги, не гляди на меня, старую.
Из бани вернулись красные. Как огонь, счастливые и немного смущенные. Бабка поглядела на них хитро, с прищуром и рассмеялась.
– Я уж думала, не угорели ли? Звать хотела идти. – Сказала она. – Ночь уж вызвездила, а вас все нет и нет.
– Угорели и есть. – Бойко отозвалась Влада, показывая острые белые зубки. – Оба враз угорели.
И принялась расчесывать волосы, пряча под ними лицо.
Старуха снова развеселилась.
– А что и не угореть, если баня угарная.
Радогор уловил в ее словах тайный смысл и, пряча от нее смешливого взгляда, глаза принялся развязывать торока.
– Вот этим настоем натирать, матушка, ноги к ночи будешь. Это по утру, чтобы легче ходилось. А вот отвар… - Подал ей плотно завязанный горшок.
– … его пить надо. Боль снимает.
Бабка, разом согнала улыбку с губ, принимала от него горшки и горшочки, внимательно слушая, и принюхивалась. Чтобы уловить знакомые запахи.
– Садитесь – ка вы, ребятушки, к столу. Потчевать буду. – Вдруг спохватилась она. – Гостинцы разворачивать не буду. Наелись вы их у себя в красном тереме. А вкусненьким угощу. Небось оголодали, пока парились?
Не съели, сметали все, что на столе их ждало. Не разбирая, где вкусное, а где сытное. И Радогор, тяжело отдуваясь, встал из – за стола, не забыв сказать.
– Спасибо за хлеб – соль, матушка.
– И за баню. – Невнятно пробормотала княжна, сонно щуря глаза. – Тоже…
– И за баню. – Согласился, снова краснея, Радогор. – А теперь тебя лечить буду, матушка.