Предновогодние хлопоты IV
Шрифт:
Он выпил ещё, в этот раз болезненно кривясь. Подперев голову рукой, с горестным видом он уставился в фотографии и вскоре «заклевал носом» – его непреодолимо тянуло в сон. Опрокинутая недопитая бутылка покатилась по столу и упала на пол, что-то невнятно бормоча, пошатываясь, Антон прошёл к дивану, свалился на него и мгновенно отключился.
Спал он недолго. С криком: «Слева! Чичи слева ползут, Серёга, слева. Молоти, Рыжий, молоти!», – он дёрнулся, открыл глаза и сел, но тут же вскочил и, постанывая, заходил по комнате,
Продавщица узнала Антона и попыталась уговорить его больше не пить, ласково сказав ему:
– Шёл бы ты спать, сынок. Не нужно тебе больше пить.
Антон грубо рубанул:
– Тебе оно надо? Будешь народ к трезвости призывать, воспитывать, урежет тебе зарплату хозяин. Давай, мать, бутылку и дело с концом.
Женщина поставила бутылку на прилавок, он полез в карман за деньгами.
– Ты сдачу не взял в прошлый раз, а там ещё на одну бутылку оставалось.
Антон недоумевающе уставился на неё. Сообразив, о чём она ему говорит, хмыкнул:
– Честная. Есть надежда, что можем мы ещё выстоять, но мало таких, как ты, мать.
Он не ушёл сразу. Тяжело вздохнув, помялся.
– А я, мать, человека убил, сегодня, понимаешь?
Женщина вскрикнула, закрыв рот рукой.
Антон пожал плечами.
– Не нарочно. Сбил дурика на машине.
В квартире сосед опять высунулся из-за кухонной двери. Бутылка в руке Антона подействовала на него удручающе, лицо исказилось, приняв выражение крайней степени страдания. Он яростно почесал мшистую щёку, и прикладывая руки к груди, проговорил, шамкая беззубым ртом:
– Браток, спаси ради Бога! Погибаю. К ночи очухался, зенки продрал, пятый угол не могу найти. Денег нет совсем, а меня так колошматит, так колошматит, так долбит, – словами не описать. Войди в положение, налей граммульку. У меня пенсия вот-вот… я верну деньги…
Антон остановился, глянул на соседа, что-то в его взоре прояснилось.
– А, что? Можно и поделиться. Тебя зовут-то как?
– Сеней.
– Сеней? – Антон поднял брови, ухмыльнулся. – Мужик, что ты так себя опускаешь-то? Как-то блатовито звучит, по-пацански, для такого дяди, как ты. Сеня…ты же дед уже…
– Да мне пятидесяти ещё нет. Семён Степаныч по паспорту я, соседушка, – потрясываясь, сказал сосед.
Слова эти он выговорил раздельно, будто между ними стояли многоточия. Он страшно боялся пропустить момент истины, спугнуть птицу счастья, которую, кажется, мог сейчас обрести в лице ершистого соседа. Жизненный опыт ему подсказывал, что настроение хмельного соседа вступило в фазу, когда пьяные на некоторое время становятся добрыми и хлебосольными.
– Ну, давай, Семён Степаныч, заходи, – широким жестом пригласил его Антон, но вдруг осёкшись, настороженно спросил:
–
– Что б я тут делал, коли им был бы? – с обидой в голосе ответил сосед. – Где ты жидов-то видел без зубов, да в коммуналке? Из батраков мы Ярославских… татары точно имелись в роду, белорусы с хохлами тож… а этих… Не-е-е, этих не было.
– Ну, заходи тогда, ярославец, – мотнул головой Антон.
Войдя в комнату, он так грохнул днищем бутылки о стол, что подскочил пустой стакан. Сосед вздрогнул, стеснительно замялся у двери.
– Присаживайся за стол, Сеня, – сказал Антон.
Щека соседа нервно дёрнулась. Он глянул на надкушенное яблоко на столе, и связность речи вернулась к нему:
– У меня ж на кухне шпроты есть, картоха в мундирах, банка огурцов солёных, рассол правда я уже выпил, я быстро…
Антон пожал плечами.
– Валяй. Стакан захвати.
Не прошло и минуты, как сосед вернулся и поставил на стол открытую банку полуразвалившихся шпрот, блюдце с двумя кривыми нечищеными картофелинами, под мышкой он прижимал трёхлитровую банку с двумя гигантскими огурцами в ней. Гранёный стакан он вынул из кармана и застыл у стола, переминаясь с ноги на ногу.
– Что стоишь? Присаживайся, – пригласил его Антон, кладя на стол алюминиевую вилку. Сосед присел на край табурета, сунул потеющие ладони между колен.
Антон разлил водку. Себе плеснул меньше трети стакана, соседу хотел налить полный, но тот его остановил, придержав за руку:
– Стоп, братишка. Такую дозу я сразу сейчас не осилю, скопытиться могу… по чуть-чуть, помаленьку, давай, четвертиночку стакана…
– Математик, блин, четвертиночку, – хмыкнул Антон, – поднял стакан и, указывая им на фотографии, проговорил, – давай помянем пацанов.
Сосед задержал взгляд на фотографиях, широко перекрестился.
– Это мы завсегда, с чистым сердцем и с глубокой скорбью за солдатиков, за упокой их светлых душ. Упокой, Господи, их души геройские и даруй им Царствие Небесное.
Подождав, когда выпьет Антон, он поднёс подрагивающую руку со стаканом ко рту. Пил он глотками со страдальческим выражением лица, будто больной ангиной. Выпив, закусывать не стал, вытер ладонью выступившую на лбу испарину, и опять засунул ладони между колен. Антон ткнул вилкой в банку со шпротами, есть не стал, усмехаясь, буркнул:
– Братская могила из шпрот. А мы пацанов в фольгу заматывали. «Чехи» хитрожопые, «наливники» подбивали. Там речка огненная текла, ребята сгорели многие. Они какие-то вывороченные были, когда мы их паковали, не узнать. Тебе такое и не снилось, Сеня. Выпьем?
Сосед послушно кивнул головой. Антон плеснул водки в стаканы, выпил без слов, долго доставал огурец из банки, достав, захрустел, уставившись на фотографии.
Выпив, сосед спросил:
– Курить можно?
Антон махнул рукой.