Предрассветная тьма
Шрифт:
— Спасибо, — шепчет она. — Спасибо, что спас меня.
И эти слова ранят меня. Я не спасал её. Я сломил её, а она даже ещё не знает об этом. Усадив её внутрь, я закрываю дверь, затем подбегаю к водительскому сиденью и сажусь. Я немедленно запускаю двигатель и, не дожидаясь, пока он разогреется, переключаю рычаг и, дав задний ход, выезжаю из гаража.
Мы едем молча. Моя рука лежит на её бедре, большим пальцем я нежно вожу круги по джинсам Авы. Примерно через милю пути девушка кладёт свою руку на мою, и наши пальцы переплетаются.
— Не останавливайся,
И я веду машину, не зная, куда, чёрт возьми, я еду. Мы продолжаем ехать по шоссе, пока не начинает светать, и когда солнце встаёт над горизонтом, окрашивая небо в светло голубой цвет, который быстро превращается в ярко оранжевый и розовый, с её губ срывается тихий крик.
Я больше не хочу, чтобы Ава ломалась, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на неё, и удивляюсь, обнаружив, что она широко улыбается.
— Я никогда не думала, что снова увижу солнце, — её улыбка становится шире. — Не думаю, что когда-нибудь буду ценить другой восход больше, чем ценю этот.
Я сворачиваю на пустую парковку у продуктового магазина, паркуюсь и выбираюсь из машины. Мы просто стоим, она и я, наблюдая, как вся темнота исчезает. Иногда в жизни есть едва уловимые вещи, которые символизируют значительные события, дело в том, что мы так редко их замечаем. В этот раз мы оба это замечаем.
Глава 27
Ава
Розовый и жёлтый цвета кажутся такими яркими, немного облаков сереют на фоне восходящего солнца. Всё ощущается таким большим. Открытые пространства кажутся бесконечными. Я начала верить, что мир на самом деле был ничто иное, как четыре стены, удивляясь: неужели я всё это выдумала, но нет. Я глубоко вдыхаю морозный утренний воздух, как будто я человек, умирающий от жажды, а этот воздух — и есть вода.
Через несколько минут мы снова садимся в машину и едем полтора часа, пока не подъезжаем к полуразваленному мотелю, в довершении ко всему с вывеской, мерцающей флуоресцентным светом на обочине шоссе. Макс поворачивает на усыпанную гравием подъездную дорожку и паркуется.
— Подожди здесь, — говорит он.
Макс с беспокойством оглядывается, когда идёт к офису, бросив быстрый взгляд на меня, когда кладёт руку на ручку двери, собираясь войти внутрь. Дверь за ним закрывается, и я ничего не могу увидеть в тонированном окне. Всего за долю секунды что-то внутри меня велит мне открыть дверь и бежать. Сердце медленно ускоряет темп. Я тянусь к ручке, но… он спас меня.
Когда Макс выходит из офиса, я все ещё держусь за ручку двери. Я быстро её отпускаю, когда меня накрывает вина. Ключ ещё в замке зажигания, что вызывает звенящее чувство тревоги, когда Макс открывает для меня дверь.
— Пойдём, — говорит он, нежно взяв меня за руку, чтобы помочь мне выйти из грузовика.
Моя рука остаётся в его руке, пока мы идём по тротуару, остановившись перед ржавой дверью в конце
Макс открывает дверь, и запах хлорки ударяет мне прямо в лицо. Я морщу нос.
— Чёрт, это отвратительно, — стонет Макс, помахав рукой перед лицом. Он закрывает за собой дверь, и я сажусь на край одной из двуспальных кроватей.
— Чёрт, — произносит он опять. — Я не взял пакеты. Сейчас вернусь.
И с этими словами он оставляет меня одну.
Наедине с дверью, которую я с лёгкостью могла бы открыть. Я легко могла бы уйти. Сбежать в офис. Я могла бы быть свободной, но мои ноги не хотят нести меня к двери. И с чего бы? Потому что я не хочу уходить от него.
И совсем одна я паникую. Начинается головокружение. Пот проступает из каждой поры. Макс нужен мне. Я хватаюсь за край кровати в попытке почувствовать уверенность, перестать думать, что я вот-вот провалюсь прямо сквозь этот грязный пол гостиницы. Я считаю про себя до ста двадцати, прежде чем щелкает замок в двери. Дверь открывается, и в ту минуту, когда я вижу лицо Макса, мне кажется, я снова могу дышать.
Он хмурит брови.
— Ты в порядке? — Макс бросает ключи на тумбочку и ставит пакеты у подножия кровати.
— Да, я в порядке.
Он бросает на меня взгляд, полный любопытства, слегка ухмыляясь.
— Ты выглядишь встревоженной.
— Вовсе нет.
— Хорошо, — он чуть не падает, пока сбрасывает ботинки. — Тебе и не следует беспокоиться.
Макс хватает края своей белой футболки и снимает её через голову. Я наблюдаю, как напрягаются и расслабляются мышцы на его животе, я бегло осматриваю его обнажённую плоть. Он ловит мой взгляд на себе и улыбается, затем стягивает с себя джинсы и ползком ложится на кровать рядом со мной.
— Дерьмовый мотель, но это именно то, что ты получаешь в центре обдолбанного Египта.
Я смеюсь.
— Что смешного? — спрашивает он, ложась на живот и хватая одну из подушек. Макс сминает её под своими массивными руками, затем опирается на неё подбородком. — А? — говорит он. — Что смешного?
— Мне нравится эта фраза — обдолбанный Египет, я всё время её использую.
— О, да?
— Ага… — он хватает меня за колено и игриво сжимает, но вместо того, чтобы убрать руку, он оставляет её там, нежно потирая пальцами мою ногу.
— Это знак.
— Знак? — спрашиваю я.
— Да, знак того, что ты тоже сказала бы подобную ерунду, — он снова улыбается. И эта его улыбка — что она со мной делает! Несколько минут мы смотрим друг на друга, и всё, что я хочу, чтобы он сделал, — поцеловал меня. Держал меня. Любил меня…
— Теперь всё будет в порядке, — Макс убирает выбившуюся прядь волос мне за ухо. — Я обещаю.
— Я знаю, — у меня голова идёт кругом. Я беспокоюсь, что он собирается бросить меня. Он не может меня бросить. Никогда. Мой пульс снова врубает максимальную скорость.