Председатель (сборник)
Шрифт:
— Пашка Маркушев сводную бригаду собрал, — гордый своей осведомленностью, тараторит Алешка — Зачислены все, кто в полеводстве не занят… А еще сюда егерь записался, лесничий, фельдшер дядя Миша. Им сеном обещали уплатить.
— Ладно! Надоел! Катись помалу! — поднял над тетрадкой недовольное лицо Семен.
Алешка выбегает на улицу. Во всю ширину улицы нестройным гуртом движется на сенокос разношерстная бригада Маркушева. Мы снова видим и Ширяева, и хромого замочника, и других «нестроевиков». Сверкают на солнце косы.
Семен пишет что-то в тетрадку. Из другой половины избы в кухню выбегают разыгравшиеся ребятишки. Крики: «Тебе водить!», «Сала!», «Чур не я!..»
— Тише вы! — прикрикнула Доня. — Отцу мешаете… Ступайте на улицу!
Старшая дочь Семена походя заглянула отцу через плечо.
— «Заявление» пишется через «я», — замечает она.
— Брысь! — огрызнулся Семен.
* * *
…По дороге, уходящей к лесу, шагает высокий, плечистый человек в добротном бостоновом костюме и зеленой велюровой шляпе; в руке у него чемоданчик. За его спиной, в отдалении, на зеленом фоне мелькают рубашки косцов. Человек вступает в лесной, просквоженный солнцем сумрак.
— Рраз-два, взяли!.. Еще раз… взяли!.. — доносится до его слуха.
Человек сдержал шаг, пригляделся. За деревьями виднеются фигуры людей, занятых каким-то непонятным делом. Заинтересовавшись, человек свернул с дороги.
Пожилой запаренный инвалид в мокрой рубашке, старуха с подоткнутым подолом и несколько ребятишек с помощью хромого конька пытаются вытащить из болотца что-то большое, темное, бесформенное. В момент, когда человек подошел, веревка оборвалась и ребятишки попадали на спину.
— Вы чего тут — клады шуруете? — усмехнулся человек. Старуха обернулась.
— Костя?.. Маркушев?.. — проговорила удивленно. — Надолго приехал?
— У Пашки на свадьбе гулять…
— Что стоишь, как свеча? — накинулась Прасковья. — Сымай пиджак…
Маркушев послушно снимает пиджак и вешает его на ветку.
— А чего вы тут тягаете?
— Фрицеву полевую кухню, — сказал Трубников.
— На кой она вам сдалась?
— Сразу видать — от деревни оторвался! Да это же все… ресторан на колесах, горячий обед в поле…
Поплевав на ладони, Маркушев крепко взялся за веревку, и этого могучего притока силы хватило, чтобы кухня возникла из зеленоватой воды всем своим потемневшим медным телом, а болотце взамен кухни получило городского щеголя…
* * *
Нестерпимо блещут под жарким полуденным солнцем сложенные шатром косы. Справа густой лозняк, склонившийся над рекой Курицей. Оттуда подымается голубой дымок. Слева наполовину обкошенное поле.
Под лозняком купаются в рубашках женщины.
Дальше, на крутом берегу, расположились мужчины.
Тихая речка Курица
Тесно, плотно стоят колосья уже начинающего желтеть хлеба.
* * *
Раннее утро. Из отстроенного коровника выгоняют скотину. Колхозное стадо заметно увеличилось.
Трубников с Прасковьей осматривают строящуюся подвесную дорогу. Трубников видит: возле коровника появились Маркушев и Лиза с вилами через плечо. Павел что-то втолковывает Лизе, тянет ее за руку, но она вырвалась и убежала за куст бузины. Вздохнув, Павел направился к воротам коровника. Трубников вышел ему навстречу.
— Егор Иваныч! — откашлявшись, говорит Маркушев и оглядывается на куст бузины. — Так как насчет моего дела? — Он снова косит на Лизу и подает ей знак рукой: иди, мол, сюда.
Но Лиза отрицательно мотает головой.
— Егор Иваныч, — снова начинает Маркушев, — братан за свой счет отпуск взял…
— Дело у тебя сейчас одно — сено стоговать! — сердито перебивает Трубников. — Ну кто, скажи, в разгар сеноуборочной свадьбы играет?.. У тебя все на работу вышли?
— Опять двое филонят, — жалобно говорит Маркушев, — Мотя Постникова и Евдокия Трубникова.
— Чего же ты молчишь?
Они подходят к опрятному домику с палисадником. Мотя будто ждала их.
— Милости просим, Егор Иваныч, простите, не убрано!
— Не мельтешись, — остановил ее Трубников. — Отчего второй день на работу не выходишь?
— По-божески? — спрашивает Мотя. Трубников кивает.
— Лучше я вам по-партийному скажу… Свинка у меня опоросилась. И, понимаешь, пропало у ней молоко. Я поросяточек сама молоком из бутылки отпаивала. Веришь, цельные сутки глаз не сомкнула.
— Ну, а теперь?
Мотя сделала плаксивое лицо и махнула рукой.
— Пойдем-ка взглянем!
— Да чего смотреть-то?! — радостно сказала Мотя. — Сейчас порядок, все как один из мамки сосут!
— Коль так, ступай за граблями, мы подождем.
— Да Егор Иваныч!.. — всплеснула руками Мотя, словно она поражена недогадливостью председателя, так и не взявшего в толк, что выйти ей на работу никак невозможно.
— В город все равно не пущу, ясно? — И, отвернувшись, Трубников отошел.
— Знаете, что она мне шепнула? — возмущенно говорит Маркушев. — «Зачем председателю нажаловался, я бы тебе на свадьбу четверть вина выставила!»
— Вот чертова баба!
— Егор Иваныч, — помолчав, начал Маркушев, — может, все-таки разрешите сегодня сыграть?
— Эк тебя разымает! Уберем сено — гуляйте на здоровье! '.-г— Так ведь у брата отпуск кончается! Хошь не хошь, а ему завтра выезжать. Урал все-таки…
— Не время сейчас, Паша…
— А если мы сегодня все подчистую добьем?