Председатель (сборник)
Шрифт:
— Вот дьяволы! — отплевывается Алешка.
Словно ища защиты, девушка прижалась к ступенькам вездехода Она подымает смеющееся лицо, это Нюра Озеркова.
— Слушай, Нюра, — наклоняется к ней Трубников, — если хочешь, поступай летом в институт.
— А мне и здесь хорошо! — с вызовом говорит девушка. — Я очень к телятам привязалась.
Из-за сугроба — шапка на затылке, в поднятой руке ком снега выскакивает парень.
— Жизнь или смерть? — кричит он Нюре и тут замечает председателя.
— Добрый
— А, Валежин! — тепло говорит Трубников, и Нюре: — понимаю и одобряю твою привязанность.
— Вы о чем? — спрашивает Валежин, подходя к машине.
— О телятах, — отвечает Нюра.
* * *
Вездеход Трубникова продолжает, свой путь.
— В том-то все и дело… — вслух произносит Трубников.
— Чего? — не понял Алешка.
— Ты никогда не задумывался, чем движется жизнь?
— Не-е!
— Тем, что Ваньке хочется целоваться с Машкой. Что наступает ночь, а утром звучат гудки и все расходятся по своим местам, и пока все это есть жизнь будет продолжаться.
— Мудрено.
— Нет. Проще пареной репы.
У своего дома Трубников соскакивает, а вездеход уносится в темноту. Трубников идет к дому, но тут его кто-то окликает:
— Егор Иваныч!
Он оглянулся, густая тень ракиты накрыла женскую фигуру. Трубников подошел.
— Доня? Ты чего тут?
— Тише! — Она берет его за руку и увлекает в тень. — Я уже третий день тебя выглядываю, все нет и нет…
— А чего в дом не зашла?
— Нельзя, чтобы меня с тобой видели. Слушай, Семен на тебя заявление послал.
— Тоже — новость! В райкоме особый шкаф для его заявлений поставили.
— Да не в райком, а в эту… в безопасность…
— Это сейчас в моде, — усмехнулся Трубников.
— Плохое заявление… Что ты окружил себя врагами народа и все по их указке делаешь.
— Хватит чепуху городить.
— Крест! Я всего прочесть не успела. Семен отнял. Там про Кочеткова прописано, будто он говорил, что в лагере крыс едят, и чего-то еще про Сталина — не разобрала.
— Чем ему Кочетков помешал?
— Он говорит, Кочеткова по болезни освободили, ему ничего не будет, зато, мол, Егора с колхоза попрут.
— Вон что!
— Ты скажи этому Кочеткову, чтобы он мотал отсюда!
— Ему дальше огорода ходу нет! Он все равно что стреноженный…
— Это почему же?
— У него паспорт с клеймом… Эх, Доня, и как ты можешь жить с таким гадом, как Сенька?
— Ас кем мне жить прикажешь, с тобой? — на лице Дони блеснули слезы. Я согласная! Пойду с тобой хоть в тюрьму, хоть в лагерь, хоть куда хочешь!
— Да будет тебе…
— А ты на меня глядел, я подмечала! — с отчаянностью шепчет Доня. — На ноги мои
Странно, Трубникова словно не удивляет этот неожиданный ее порыв.
— Может, и глядел, только пустое это…
— И для меня пустое! Я с Семеном на всю жизнь вот так связана!
— Это почему лее?
— А он мне мой грех простил! — быстрым шепотом отозвалась Доня. — Ну, ступай, только побереги себя, Егор! — Она вдруг подалась к нему всем телом и сильно прижала к себе рукой. — Ну, ступай, ступай!..
Трубников не пытался ее оттолкнуть, молча смотрел на блестящее от слез лицо. Когда же она отпустила его и скрылась в темноте, он еще несколько секунд недвижно простоял под деревом.
— Что так долго? — спрашивает Кочетков Трубникова, который уже разделся и обметает голиком сапоги. — Я уже начал беспокоиться…
— Напрасно! Просто был большой и добрый разговор.
— Значит, Чернов — человек?
— Да еще какой! Мы с ним тут кое-что затеяли… Мне понадобится твоя помощь…
— Ну что ж, за мной дело не станет. Давай-ка к столу. Будем ужинать…
— А выпить не найдется? — неуверенно спросил Трубников.
— Ого! — поражен Кочетков. — «Я слышу речь не мальчика, а мужа!»
— Замерз что-то…
Кочетков достает с полки начатую четвертинку, стопки.
— И всего-то есть в нашем холостяцком доме! — Он быстро накрывает на стол. — Обслуживание на высшем уровне, — одобряет он сам себя.
И теперь усталость и трудные мысли свалились на Трубникова, придавили плечи.
Разливая водку по стопкам, глянул на него Кочетков.
— Разговор был добрый… а вид у тебя… или устал?
— Да нет… — Трубников провел ладонями по лицу. — Много все-таки сволочей на белом свете, — вздохнул он. — Ну да черт с ними! Не такое перемалывали… За что вьшьем?
— Я — за тебя, Егор.
— Нет, давай — за нас!
Они чокаются, пьют, и в это время по окну, глядящему на улицу, хлестнула ярким светом фар подъехавшая машина.
Затем свет отсекся, из оконной протеми глянуло в избу незнакомое мужское лицо в фуражке.
Трубников и Кочетков поставили пустые стопки на стол, молча смотрят друг на друга. Хлопает входная дверь, в сенях — грубый постук сапог.
— Вот и выпили на посошок! — сказал Кочетков и прошел в свою комнатенку.
В кухню входят четверо. Одернув китель, Трубников заступает им дорогу.
— Не торопитесь, товарищ Трубников, еще успеете, — говорит один из вошедших и отстраняет его прочь.
— Кочетков Василий Дмитриевич здесь проживает? — громко спрашивает другой.
— Да! — слышится спокойный голос.
Кочетков вышел из боковушки, полностью снаряженный в дорогу: в пальто и шапке, — он-то сразу понял, за кем пришли.