Председатели и губернаторы. Взаимосвязь времен, Или Судьбы, жизнь и деятельность председателей Краснодарского крайисполкома, глав администраций (губернаторов) Кубани за 65 лет ­ с 1937 по 2002-й.

Салошенко Виктор Николаевич

Объяснял он это своеобразно: «Самое важное для меня как производственника и экономиста — это создание для людей, работающих со мной, таких условий, при которых труд основывался бы на личном интересе, а не на принуждении.

Убежден: только свободный труд свободного производителя ведет к общественному изобилию. Опыт диктует, что такие отношения возникают лишь там, где существуют твердые демократические устои, где человек свободен, а не порабощен. Политика, таким образом, способствует эффективности экономики. И поэтому я вынужден быть политиком».

Внимание избирателей привлекала и его предвыборная программа, где чрезмерно смело, впрочем, без должной аргументации, но весьма амбициозно, выстраивались программные заявления. Например, это: «Моя

позиция заключается в обновлении экономики, обновлении общества, обновлении России».

А кого же не могли затронуть его слова, опубликованные затем в брошюре под названием «Русского Отечества депутат». Вспомните:

«Мы живем в век перевернутой и затратной экономики: чем больше выпускаем продукции, тем больше вкладываем в нее физического труда, варварски уничтожая при этом природные богатства и экологию. Мы решаем проблемы какого-то плана, а не выполняем социальный заказ конкретного человека. Промышленность работает в 80 % сама на себя, сверх нормативные запасы материальных ценностей на складах возросли до 500 млрд. рублей. Незавершенное строительное производство достигло катастрофической суммы — 410 миллиардов рублей. Только за прошлый год ненужной продукции произведено более чем на 150 миллиардов рублей.

Такая система хозяйствования привела нас и другие страны, идущие по нашему пути, к обнищанию и сплошному дефициту. Там, где централизованное планирование и распределение, там и дефицит всего, кроме распределителей дефицита».

Далее он писал: «У нас есть все: и огромные природные ресурсы, и бескрайние пространства земли, и трудолюбивый, неприхотливый народ (физически работающий, по моим подсчетам, в 4–5 раз больше, чем в цивилизованных странах), и остались еще умные люди; а выйти из постоянной нужды мы не можем, даже прокормить себя не можем. Становится обидно за нашу державу.

Обстановка осложняется еще тем, что высокое налогообложение (до 80 % от прибыли предприятий, подоходный налог, различные косвенные обложения) делают труд производителя безынтересным. Государственная монополия на средства производства создала принудительную эксплуатацию рабочей силы.

Причем, чем больше произведешь прибавочного продукта, тем больше у тебя его изымут. Практически и мытьем, и катаньем забирают доход, который в основном поступает в союзный бюджет и распределяется на потребление и накопление по чисто субъективным решениям. Как обычно, эти решения задним числом признаются ошибочными. Это загубленные средства на строительство Кубанского моря и выращивание золотого по цене риса на Кубани, приведшее к заболеванию края, уничтожению уникального чернозема и естественных условий воспроизводства Азовского моря, к его вымиранию. Цепь экономических преступлений можно продолжать до бесконечности: БАМ, строительство канала Волга — Чохрай, поворот сибирских рек, помощь недееспособным зарубежным режимам и т. д. В таких условиях для конкретного человека остаются «пустые» деньги, а это инфляция и дефицит. От распределительной экономики страдают прежде всего рабочие, инвалиды, пенсионеры, здравоохранение, народное образование, культура. Зато выигрывают распределители и дельцы теневой экономики, окопавшиеся в торговле, снабженческих организациях…».

Да и предложения Дьяконова по проведению демократических реформ в России в целом были весьма привлекатель ными. Посудите сами: разработать и придать РСФСР государственный статус. Открыть бюджеты СССР и РСФСР. Осуществить переход России на экономическую самостоятельность, а регионов — на хозрасчет. Создать свободные российские средства массовой информации. Реабилитировать крестьян, репрессированных и раскулаченных в 20–30–х и 40–50–х годах. Вернуть православные и другие храмы и монастыри прежним владельцам, оказать помощь в реставрации памятников старины. Восстановить исторические названия городов, улиц, площадей. Провести референдум о столице России…

В своем предполагаемом выступлении на съезде народных депутатов в сентябре 1990 года (поданном в секретариат съезда — автор) Дьяконов,

будь он услышанным, еще тогда бы привлек к себе внимание всей российской элиты. Ведь собирался он говорить в своем, «дьяконовском» духе, где словам просторно, о следующем:

«Не знаю, как для вас, а лично для меня стало очевидным, что с момента приземления первого самолета с посылками помощи окончательно и бесповоротно рухнул миф о превосходстве нашей системы. На мелкие осколки разлетелась легенда об эффективности хозяйственного механизма, основанного на бюрократической собственности и принудительном труде. В нашем котле, именуемом в народе закромами Родины, кроме дна, ничего нет. Это не кризис власти, как некоторые пытаются представить. Это тяжелый кризис системы. Она часто и много лет «кашляла» и приказала «долго жить». Чтобы ее реанимировать, уже не хватает всех лекарственных инъекций, приобретенных за счет нефте- и газодолларов, взятых в долг у наших детей и внуков. Ускорил этот процесс естественный и объективный закон самосохранения общества, заложенный в нашей мировой революции, именуемой перестройкой.

И опять встали на повестку дня два извечных вопроса: «Кому на Руси жить хорошо?» и «Что делать?».

Как же он собирался отвечать на эти насущные вопросы?

На словах намерения Дьяконова были весьма решительные и говорили о его умении манипулировать общественным мнением. Порой он выступал уже не в роли экономиста или политика, а чугь ли не пророка.

«В сегодняшней ситуации, — утверждал он, — когда принудительные меры (планы, задания и т. д.) не имеют решающего значения, а рубль еще не стал мотивацией труда, в народном хозяйстве страны растуг хаос и инфляция. Необхо димо срочно заставить работать рубль. Остановить работу печатного станка, заставить работать эмиссионный банк в отрыве от Минфина. Каждый день огромная Российская Республика несет от инфляции больше всех потерь. Это экономическая удавка. Здесь уже не до уговоров. Срочно направить Центру экономический ультиматум о совместном контроле за деятельностью центрального эмиссионного банка. То есть, как в революцию, надо «брать» банк, почту, телеграф.

Срочно отпустить все цены! Выключить временно спекулянтов из денежного оборота из-за невозможности контроля их сверхдоходов. Передать торговые функции непосредственно производителям (предприятиям, колхозам, совхозам и т. д.). В этом случае будет налажен контроль за доходами и может быть организовано перераспределение прибыли с учетом экономической целесообразности…».

Выходило, что предложения Дьяконова в целом носили весьма конструктивный и даже революционный характер: это и привлекло к его личности все больше внимания, придало самую настоящую, пусть и митинговую, популярность. Если не Дьяконов, то кто же? Эта мысль стала овладевать не только приближенными к Дьяконову людьми, но и, как он любил выражаться, люмпенами.

В воздухе витала угроза захвата краевой власти, и ее вдохновителем и лидером назывался все один и тот же человек — неугомонный депутат российского парламента Василий Дьяконов.

Рассказывают, что однажды, в самый напряженный момент, когда промедление было смерти подобно, по улице Ленина, где находился крайисполком, мчался Дьяконов, не жалея автомобиля. Все же он неожиданно остановился, чтобы прокричать в окно проходившему мимо него знакомому пугающую своей необычностью и даже авантюризмом фразу: «Вот сейчас, сей момент, еду снимать с работы Кондратенко!..».

Знакомому ничего не оставалось, как приставить к своей голове указательный палец и покрутить им у своего виска.

— Видимо, больное воображение, — подумал он, не придав произнесенным словам никакого серьезного значения.

Как это, мол, снять самого Кондратенко?! Об этом Василий Николаевич почему-то не рассказывает в своей нашумевшей в определенных кругах книге «100 вопросов первому губернатору Кубани В. Н. Дьяконову». Хотя вопрос ему был поставлен предельно ясно: «Говорят, что в августе 1991 года вы отняли власть у Кондратенко и даже дрались у него в кабинете…».