Предсказание
Шрифт:
Частично я написал эту книгу, чтобы рассказать моим детям, как попали они сюда, через какие шторма, мимо каких рифов. Я хочу, чтобы они знали, что такое семья и что бывает, если ее нет. Я хочу, чтобы они знали, как их любили и любят, на случай если я не проживу достаточно долго, чтобы сказать об этом каждому из них сто тысяч раз.
Частично я написал ее для моей жены, чтобы она точно знала, что без нее я бы умер в первый из пяти ужасных дней. У каждого из нас есть своя нить жизни, но иногда две нити сплетаются, да так
И я написал эту книгу, чтобы объяснить себе жизнь. Ее загадочность. Юмор, светлый и черный. Абсурдность. Ужас. Надежду. Радость, горе. Бога, которого мы можем видеть лишь опосредованно, через Его дела.
В этом я потерпел неудачу. Прожил без четырех месяцев тридцать один год, многое пережил, написал столько страниц и при этом понимаю жизнь ничуть не больше, чем в тот день, когда Шарлей Коулман уберегла меня от судьбы Панчинелло.
Я не могу объяснить, что такое жизнь, по каким рельсам она движется, почему вдруг делает резкие повороты. Я не могу этого объяснить… но как же я ее люблю!
И наконец, через семнадцать месяцев мира и счастья, наступило утро пятого дня, 16 апреля 2005 года.
Мы готовились к этому дню исходя из опыта, накопленного за четыре прошедших ужасных дня, но при этом знали, что подготовиться как следует не удастся. Потому что без сюрпризов не обойтись.
Поскольку семья наша жила в режиме пекарей и мы не хотели, чтобы у детей был другой распорядок дня, им приходилось учиться дома. Занятия начинались у них в два часа ночи и заканчивались в восемь, после чего они завтракали с нами, играли на солнце или в снегу и шли спать.
Занимались они за столом в столовой, откуда изредка отправлялись на кухню, чтобы подкрепиться. Учила их Лорри, и учила хорошо.
В прошлом январе Энни отпраздновала свой седьмой день рождения, получив торт в форме почки. Люси скоро должно было исполниться шесть, Энди уверенно продвигался к пяти. Учиться им нравилось, и знания они впитывали в себя как губка.
Как и всегда в дни, указанные дедушкой Джозефом, я на работу не пошел. Если бы считал, что неплохо привлечь к охране дома посаженных на цепь крокодилов или забить окна досками, так бы и сделал. Но в итоге какое-то время помогал детям с уроками, потом приготовил завтрак.
Мы сидели за кухонным столом, ели блины с клубникой, когда в дверь позвонили.
Люси сразу подошла к телефону, сняла трубку, чтобы без промедления набрать 911.
Энни взяла ключи от автомобиля с полочки, открыла дверь между кухней и прачечной, потом другую, между прачечной и гаражом, готовясь к отступлению на колесах.
Энди поспешил в примыкающий к кухне туалет, чтобы пописать и таким образом подготовиться к отъезду.
Лорри вместе со мной дошла до арки между столовой и гостиной, где и остановилась, поцеловав меня.
В дверь вновь позвонили.
— Сейчас середина месяца,
— Конечно, он.
Чтобы скрыть плечевую кобуру, я был в твидовом пиджаке спортивного покроя. Выходя в холл, сунул руку под пиджак.
Через высокое окно от пола до потолка у двери я увидел нашего гостя, стоящего на крыльце. Он мне улыбнулся и показал серебристую коробку, перевязанную красной лентой.
Симпатичному зеленоглазому мальчугану с иссиня-черными волосами в сшитых по фигуре серебристых брючках и красной шелковой рубашке с серебряными пуговицами было лет десять. Поверх рубашки он носил серебристый пиджак с большими серебристо-красными пуговицами.
У меня создалось впечатление, что его готовят в двойники Элвиса.
Если десятилетние мальчики нынче приходили для того, чтобы убить меня, мне не оставалось ничего другого, как умереть, потому что я не собирался стрелять в детей, какими бы ни были их намерения.
Когда я открыл дверь, он спросил:
— Джимми Ток?
— Он самый.
Протягивая коробку, он ослепительно улыбнулся:
— Это вам!
— Нет, благодарю.
Улыбка поблекла.
— От меня вам.
— Это не от тебя. Кто тебя послал?
От улыбки не осталось и следа.
— Мистер, ради бога, возьмите эту чертову коробку. Если я вернусь с ней к машине, он меня высечет.
У тротуара стоял сверкающий серебристый «Мерседес» с красными полосами и тонированными стеклами.
— Кто? — спросил я. — Кто тебя высечет?
Смуглое лицо мальчика посерело от страха.
— Я стою здесь слишком долго. Он захочет узнать, о чем мы говорили. Мне не велено разговаривать с вами. Почему вы так со мной поступаете? Почему ненавидите меня? Почему вы такой злой?
Я взял коробку.
И тут же мальчишка широко улыбнулся, отсалютовал мне и воскликнул: «Готовьтесь увидеть нечто?»
Размышлять над тем, где я слышал эту фразу, необходимости не возникло.
Он развернулся на каблуках, плавно, одним движением, словно на шарнире, и направился к лестнице.
Я заметил, что туфли у него особенные, похожие на балетные тапочки, с мягкой подошвой. И красные.
Он грациозно спустился со ступеней и словно полетел, а не пошел к «Мерседесу». Нырнул на заднее сиденье и захлопнул за собой дверцу.
Мне не удалось увидеть ни водителя, ни пассажиров.
Лимузин отъехал, а я унес серебристую бомбу в дом.
Глава 64
Блестящая, завлекающая коробка стояла на кухонном столе,
Я не верил, что это бомба, но Энни и Люси не сомневались, что, кроме бомбы, в коробке ничего быть не может.
Энди отнесся к выводу сестер с нескрываемым презрением.
— Никакая это не бомба. В коробке — отрезанная голова, с ключом в зубах.