Предсказанное. Том 1
Шрифт:
– Это древняя заповедная зона, в ней не устанавливались трансгрессы… ваш термин – метро.
– Сработала старая станция.
– Удивительная вещь! Сообщаем наши координаты и ждем вас.
«Прожектор» проиграл сложную цветовую гамму.
Мальгин замялся.
– У меня нет возможности. «Сверхструна» связи этого обломка порвалась.
Каскад лучей вошел в голову хирурга, осторожно просветил ее, погладил нервные центры, донес легкое вежливое удивление незнакомца.
– По нашему мнению, вы владеете структурным переходом. Трансформируйтесь, создавайте тонкую информационную структуру и уходите по линии пеленга…
– Не могу. – Клим сглотнул слюну. – Вернее, мне еще понадобится человеческое тело… во всяком случае, я надеюсь на это. Извините.
Удивление втянулось
– Ваше право, мастер. Вам придется подождать, мы заняты и сможем прийти к вам только через некоторый отрезок времени, скажем, через двадцать два часа. Вас это устроит? Если хотите, могу предложить дружескую беседу с одним нашим знакомым, он находится в том же районе и может посетить вашу обитель в любой момент.
– Хорошо, – ответил Мальгин, взмокший от напряжения. – А… кто вы? Вершитель? С кем я разговариваю?
– Нет, не Вершитель. Вам все объяснят.
«Прожектор» погас.
Мальгин едва не потерял сознание от обрыва струны пси-связи, он еще не знал, как защищаться от такого резкого выключения сверхчувственного контакта, бьющего по всей нервной системе не хуже электроразряда. Навалилась усталость. Разочарование, что он снова говорил не с Вершителем, было столь велико, что хирургу все стало безразлично. Подумалось: да и с какой стати Вершители должны сидеть в этой эпохе? Ради встречи с неким человеком, нейрохирургом, пережившим свою цивилизацию? Чушь? Скорее всего они ушли так далеко в будущее, что с помощью орилоунского метро их уже не достать. А других путей проникновения в будущее в этом мире скорее всего не существует…
Кто знает их возможности? – робко возразил Мальгин-второй, романтик и оптимист. Может быть, они слышат и знают все, что творится во вселенной в любой момент времени.
Клим невольно усмехнулся этой попытке успокоить душу. Шанс встретить Вершителя все же оставался, и паниковать пока не стоило, хотя трезвым рассудком он понимал, что встреча с Вершителем – еще не гарантия решения всех личных проблем. Мальгин расслабился, пытаясь добиться состояния безмятежности, душевного покоя, но снова нахлынули воспоминания, затронули сердечные струны, всколыхнули омут черной тоски и безысходности.
Проклятый Паломник! Зачем он бросил эту кость – возможность найти мир, где есть Купава, но нет Даниила? Ведь ясно же, что это не альтернатива. Купава, какую знал Мальгин, была единственной на все вселенные! Впрочем, как и Карой. И возвращение к ним неизбежно…
– На каком языке ты разговариваешь со мной, о память?
– На языке вечного возвращения.
– На каком языке ты разговариваешь со мной, о любовь?
– На языке вечного сомнения.
Мальгин закусил губу до боли, вкус крови вернул его к реальной жизни. Кто-то переступил порог помещения, где он нашел временный приют, деликатно кашлянул.
– Простите, вы чем-то заняты?
– Созерцанием сердца, – машинально ответил Мальгин и окончательно пришел в себя. Вопрос был задан мысленно, а создание, которое задало его, вероятно, и было посланником того неведомого великана, с которым он общался недавно.
В дверном проеме, то есть в квадратной дыре, его заменявшей, возникла тень, и в помещение вплыло существо, самое странное из всех, что видел когда-нибудь Мальгин.
Больше всего странный гость походил на сплошь заросшего черной, блестящей, густой шерстью тролля из древнеевропейского эпоса Земли, но тролля добродушного и вежливого. Кроме внешнего сходства с троллем, гость имел множество отличий, главными из которых были разбросанные по всему телу глаза (обескураженный Мальгин насчитал двенадцать пар!) и металлические на вид пояски, пряжки, ромбы, чешуевидные полосы и мигающие зеленым и желтым светом звездочки. Рост гостя достигал трех с лишним метров, и почти такой же ширины – метра два с половиной! – были плечи. Что-то в нем было не так, какое-то несоответствие формы и размеров, подчеркиваемое глядящими совершенно индивидуально, с разной долей любопытства, глазами. Мальгин отметил это мгновенно, но сообразил, в чем дело, сразу.
– Может быть, мы не вовремя? – с настойчивой учтивостью продолжал «тролль».
Мальгину
– Нет-нет, проходите, – быстро сказал Клим, – располагайтесь, как дома. Прошу извинить за неуют.
Гость оттолкнулся от притолоки, проплыл вперед и… рассыпался на двенадцать фигурок разного облика, роста, ширины, но одинаково укутанных в блестящую черную шерсть. Вот тогда только до Мальгина дошло, почему гость говорил о себе «мы»: это было коллективное существо, целый прайд, каждая особь которого способна была жить самостоятельно. В нужный момент они собирались в единый организм для решения более важных задач, а каждая в отдельности занималась своей деятельностью в зависимости от уровня интеллекта. Две из них размерами с ногу хирурга сразу умчались в недра Спутника, возбужденные исследовательским зудом и тайнами древней летающей крепости. Еще две, посовещавшись накоротке, вернулись на свой корабль, напоминавший «динозавролет» маатан; Мальгин после встречи убедился в этом и оценил возможности космолета, побродив по его палубам благодаря любезному приглашению существа. Имен у каждого из двенадцати личностей путешественника не было, и Клим просто присвоил им порядковые номера, дав всем общее имя – Кузьма-негуман. Почему он решил назвать существо именно Кузьмой, хирург особенно не задумывался, сработала какая-то из ассоциаций: то ли вспомнился Косма Индикоплов со своей оригинальной концепцией Вселенной [172] , то ли дал о себе знать образ великана-медведя, поразившего когда-то душу юного Мальгина. Сам гость отнесся к наречению имени спокойно, хотя юмор ситуации понял раньше Клима.
172
Индикоплов считал, что Вселенная имеет форму ящика.
Остальные восемь личностей Кузьмы-негумана расположились вокруг Мальгина, приняв участие в беседе. Отвечали они на его вопросы по очереди, в зависимости от сложности и уровня темы, а также установившейся вертикальной иерархии – от Кузьмы-первого с его зачатками разума и сложнейшей эмоциональной сферой, вернее эмоционально-инстинктивным аппаратом, до Кузьмы-двенадцатого, чей интеллект Клим оценил равным своему. Правда, когда объединялись все двенадцать субъектов (во время беседы), получался разум на порядок-два мощнее, а главное – совершенно иной, не человеческий, со своими оценками, восприятием, способами обработки информации, видением мира и реакцией на него. В такие моменты Мальгину становилось не по себе, хотя, по сути, он тоже сейчас представлял собой коллективный разум, в котором соединились человеческий, маатанский и орилоунский типы личностей.
Жил этот монстр в другом биологическом времени, быстрее, чем хирург, и ему трудно было сосредоточиться и удерживать членов коллектива на месте. То один, то другой то и дело срывались с места по каким-то неотложным делам, чтобы появиться через минуту, десять, полчаса, однако меньше шести особей никогда не оставалось (пол-Кузьмы, как однажды пошутил про себя Клим).
Впоследствии, на Земле, Мальгин не раз вспоминал фрагменты беседы и снова переживал ее удивительную необычность и эмоциональность.
…Кузьма-негуман был завзятым путешественником, как и Паломник, только возможности его были поскромнее – в пределах метагалактического домена, потому что о существовании орилоунского метро в эту эпоху уже никто не знал, да цели попроще – насмотреться чужих красот да порадоваться жизни.
Передвигался же он действительно на маатанском проникателе. Как оказалось, фабрики-планетоиды по выращиванию проникателей сохранились по сию пору, настолько был велик запас их жизненной активности, и продолжали поставлять «сверхструнные» машины всем, кто хотел ими пользоваться. Правда, девяносто процентов проникателей из-за генетических нарушений были непригодны к перевозке пассажиров, они самостоятельно уходили в космос и пополняли молчаливый мрачный флот «шатунов», остальные ждали команд, старели и умирали в ячеях-доках матки, и лишь единицы находили хозяев.