Представитель по доверенности
Шрифт:
За двадцать минут я объяснил даме, что вернуть ей заявление я никак не могу, так как государство это прямо запрещает. Вот если бы ей просто надавали пощечин, или несколько раз больно ущипнули, то да, это ее личное дело, можно и забрать заявление назад, но в случае с тяжкими преступлениями это сделать никак не возможно.
В довершении всего, я еще умудрился взять у Алины Михайловны заявление о угоне ее автомобиля (Вы же понимаете, что ваш племянник в таком состоянии, двигаясь на автомобиле, может натворить дел? А ответственность, если он кого-то собьет, будет лежать исключительно на вас, уважаемая. Да
— Присаживайтесь. — я распахнул дверь кабинета: — Чем я вам могу помочь?
— Вы обязаны немедленно освободить моего сына!
— С чего бы?
— Вы прекрасно знаете, что он ничего не совершал!
— Я знаю, но мои знания никуда пришить невозможно. В уголовном деле есть протокол допроса вашего сына, где он отказывается сообщать, при каких обстоятельствах в гараже оказались вещи, похищенные из квартиры гражданки…М.
— Мне юрист сказал…
— Галина, как вы зае… извините, надоели, со своими юристами. На этот раз кто ваш консультант по специальности — нотариус? Или, может быть, специалист по природоохранному праву? Если бы вы не бегали по непонятным юристам, и сыну не давали ложные надежды, что он просто так может от милиции отвязаться, то он, после дачи правдивых показаний, был бы уже дома, а не в камере сидел бы, в ожидании ареста. Вы лучше в киоск сбегайте, сигарет ему без фильтра купите да шоколадку какую-нибудь, я Сергея увижу сегодня, передам ему.
— Сережа не курит!
— Значит в камере на что-то поменяет. Привыкайте к новому укладу жизни, мамаша.
— Вам легко говорить, а адвокаты все сразу денег просят, причем совсем не маленьких. А у меня оклад тысяча шестьсот и мужу уже три месяца зарплату не платят, а он только жрать требует, их в больнице почти не кормят… — Галина закрыла ладони руками и заплакала.
— Галя, мокроту перестаньте разводить. Лучше напишите Сергею записку, что надеяться ему не на что, и, если он не хочет в тюрьму переехать, то пусть обо всем расскажет правду. Тогда есть надежда, что через двое суток его выпустят.
— Да, да, сейчас…- Кривошеева сразу перестала плакать, вытерла лицо носовым платком и благодарно кивнув, стала торопливо писать записку на половине стандартного листа.
Часом позже.
— Не начальник. Пацан на хате той не был, так, корешам решил подсобить, вещи спрятал. — серый, невзрачный человек в последний раз затянулся «цивильной» американской сигаретой с фильтром коричневого цвета и затушил окурок в консервной банке из-под кильки в томатном соусе: — Но за ним свои делюги есть.
Человек вопросительно взглянул на меня серыми глазами старого сидельца, и, после одобрительно кивка, вытянул из пачки еще пару сигарет, которые спрятал куда-то в складки одежды, после чего продолжил:
— Он шапки срывал, штук пять на нем есть. Где, сам понимаешь, я не спрашивал, он сам в камере стал об этом пацанам рассказывать, типа рывошник фартовый, но за одну рассказал
— Он это тебе рассказывал, или всем?
— Не, там вся камера уши грела…
— То есть, расшифровки не будет?
— Нет, начальник, можешь спокойно крутить это дело.
Человека увели, нести нелегкую, незаметную службу, без которой раскрытие половины преступлений были бы невозможны, а я просидел еще полчаса в комнате без окон, чтобы никто не связал вызов человека «на допрос» и мое появление в изоляторе временного содержания воедино, после чего перешел в допросную.
— Что, Сережа, на меня не смотришь? — поприветствовал я своего, мрачного, как туча, фигуранта: — Не нравиться тебе условия содержания? А я тебя предупреждал, что этим закончится твое упрямство. Присаживайся, чаю попей. Возьми, это мама тебе передала.
На стол, к парящей чашке с кипятком, что я выпросил у местных оперов, легла шоколадка «Марс», несколько карамелек, пара пакетиков с чаем и две пачки, по цвету «прима», но с гордым названием «Примстон».
— Шоколадку здесь ешь, с собой не разрешат взять.
Сергей колебался минуту, но потом заварил чай и вцепился в шоколадку — как быстро человек начинает ценить даже самые маленькие радости жизни.
— Не надоело сидеть? — я дождался, когда парень съест шоколадку и допьет чай.
Сергей неопределенно пожал плечами.
— На, тебе мама написала. — я положи сложенный лист бумаги перед ним, Сергей, вновь поколебавшись, подтянул бумагу к себе, развернул и погрузился в чтение.
— Я тебя, Сергей, уговаривать не буду. Через двое суток материал в отношении тебя ляжет на стол районного прокурора. Если ты дальше будешь молчать, то вероятность переехать отсюда в СИЗО, минимум на шесть месяцев, до суда, очень велика. Если же ты сейчас напишешь, кто тебе передал эти вещи, то, скорее всего будешь освобожден под подписку. А на суде, вероятно, будешь свидетелем…
Сергей, из маминой записки, уяснив, что кавалерия из-за холмов не появится, да, даже с обычным «гревом» будет проблема по причине финансовой несостоятельности семьи, попытался поторговаться, но, затем, махнул на все рукой, и написал явку с повинной, что, без предварительного сговора, к нему обратились его знакомые Володин Олег и Слюсарев Никита, которые попросили его сохранить вещи, на сто Сергей и согласился, предоставив для хранения гаражный бокс, принадлежащий отцу. Откуда парни привезли вещи, Сергей не знает точно, но догадывается, о чем сейчас и полностью раскаивается.
Прощались с Кривошеевым почти по-приятельски — спортсмен — любитель сдернуть шапку на бегу еще не догадывался, какой камень для него лежит у меня за пазухой.
— Еще раз здравствуйте, Галина Семеновна. Да, видел Сергея, он вашу записку прочитал и решил написать правду. Нет, если новые обстоятельства не вылезут, то, надеюсь, что через двое суток его отпустят. Какие новые обстоятельства? Ну, Галина Семеновна, вы мать и ничего не знали, что Сергей влез в неприятную историю, а вероятно, вы еще что-то не знаете.