Предтеча(Повесть)

Лощилов Игорь

— Не понял. Что есть вы-ко-бе-ни-вай-ся?

— Ну это как тебе сказать?! — Василий покрутил растопыренными пальцами и передернул в недоумении плечами. — Словом, не трепыхайся…

— А сейчас понял! — оживился Просини. — Ты хотел сказать… нон джэларе… не мьёрзни! Так? Русский язык такой трудный, имеет такой длинный слова, по красивый слова! Не вы-ко-бе-ни-вай-ся, — протянул он с видимым удовольствием. — О, я уже знаю много красивый слова: лас-ко-сер-ди-е [13] , о-халь-ник, со-ро-ко-уст [14] …

13

Ласкосердие —

чревоугодие.

14

Сорокоуст — заупокойная служба,

Василий затосковал, поняв, что быстро отделаться от лекаря ему не удастся. Избавление пришло внезапно: увидев входившего Матвея, он ткнул в него пальцем и оборвал Просини:

— Вот ему все расскажешь, что хотел, а мне недосуг: надо службу справлять!

— Давай поговорим, синьор лекарь, — сразу же отозвался Матвей. — У меня для тебя и гостинец припасен, — похлопал он по кувшину к явному неудовольствию Василия.

Третий час сидел Матвей с лекарем. За вином и разговорами время шло быстро. Сначала говорили о болезнях и лекарском деле. Просипи, подняв указательный палец и глядя поверх Матвея, важно поучал:

— Допрежде считали, что всякий болезнь происходит оттого, что в теле нарушился смесь… ликвидо… э… как это? Буль-буль-буль?

— Жидкости…

— Да, жидкости… Теперь считают, что всякий болезнь происходит от нарушения ход… элементо…

— Частиц…

— Правильно, так. Когда этот частиц выходит из тела, его надо убирать, так? Потому медичина стал очень страшный. Его главный струменто, — Просини похлопал по своим карманам, — ножик, иголка, огонь… Где болит — резай, где растет — коли, что нарвет — пали…

— По-твоему выходит, что лечить болезнь можно только снаружи? А если изнутри болит?

— О, тогда молись. Изнутри один бог знает, что делать.

— Как же так? — возражал Матвей. — У нас на Руси испокон веков и грызь, и ломоту, и сухотку лечат.

— Как лечат?

— Травами разными. У нас всяк травознай ведает, что боярышник, к примеру, и ландыш сердцу помогают, мать-и-мачеха — легким, крушина и ольховые шишки — желудку…

— Травами не лечат, а колдуют! — перебил Просини. — У нас тоже травы знают. Еще Альбертус Магнус [15] писал: сорви лилию, смешай с соком лавра, подложи под навоз, получишь червяк, посуши, сделай… м-м-м… полвэрэ… порошок и положи кому-то в одежда — тот человек никогда не заснет. Или настоять корень мандрагора и выпить — не станешь видным… Или положи в цветок роза горчица и повесь на дерево рядом с нога мышка — дерево не даст плод…

15

Альберт Великий — монах-доминиканец — философ, богослов, врач.

— Сказок много разных, — заспорил Матвей. — А травы — верное зелье и помощь большую дают, коли их правильно применять. Про ту же мандрагору пишут, что она боль утоляет и при болезнях почек помогает… «Ты бы лучше про это ведал, а не пустое молол», — добавил он про себя.

— Всякий трава — колдовский зелье, — не сдавался Просипи. — Мы у себя воюем с ла стрэго… ведьма. Мы их горим на костер, у вас их тоже много…

«И надо же, чтоб такое невежество было привезено сюда из дальней стороны, чтобы лечить самого великого князя! — думал Матвей, распаляясь неожиданной злобой. — Еще и деньги небось немалые за свою лечебу берет. А какой из него лекарь? Жги, режь, коли — мясник, да и только! Ишь за ворот закладывает и не хмелеет! Право, мясник. Глядит на меня и не видит — важный очень. Сидел бы я тут с тобой, индюком этаким, кабы не нужда! В отхожем месте и то рядом не сел бы, тьфу!»

Вдоволь наругавшись, Матвей тяжело вздохнул, налил полные кружки и, изобразив на лице улыбку, примирительно заговорил:

— Бог

с ними, с ведьмами да с травами. Выпьем лучше за то, чтоб тебе в пашей стране хорошо жилось, чтоб здоровье нашего государя хорошо берег и себя не забывал, понял?

— Понял, понял, — растрогался Просини. — Ты добрый человек, Матвеек.

— Ну будь здоров!

— Пошел к едрене фене! — живо откликнулся Просини.

— Чего же ты ругаешься?

— Зачем — ругаешься? Мне так Пшика учил отвечать. Си стья бене! [16] Пошел к едрене фене! — Он осушил залпом кружку, икнул и продолжал: — О, русский— хороший народ. У вас богатый страна, много мех, хлеб, мясо. Только в ваш страна мясо продают не на вес, а на глаза. У вас красивый женщина и крепкий мужчина. Вы добрые, только немного грубые и еще — у вас очень крепкий вино. Да-да!.. У нас пьют не меньше, но слабый вино, такой, как этот. Его много пьешь — пуз знать дает, — он похлопал себя по животу, — а голова ясный. Ваш мед пьешь, пуз знать не дает. Потом сразу ударяет по голова — бам-бам! — и сделался совсем дурак… А теперь я хочу пить твой здоровье!

16

Si stia bene! (итал.) — Будь здоров!

— Не хватит ли, синьор трезвенник? — съехидничал Матвей.

— Нет, тебе хватит — у тебя пуз маленький. А у меня пуз большой, он мне еще ничего не говорит. Будь здоров, Матвеёк!

— Пошел к едрене фене! — с удовольствием отозвался Матвей.

Так сидели они, беседуя, когда во дворе послышались громкие звуки рога, вскрики и удары бубна. Подойдя к окну, Матвей увидел, что в распахнутые ворота вползает небольшой обоз. Впереди него шло несколько скоморохов: гудочник, гусельник, плясец и доводчик с медведем. Обитатели великокняжеского двора спешили навстречу, выкрикивая радостные приветствия, только местный священник истово плевался и, растопырив руки, пытался безуспешно задержать свою паству. Скоморошьи игрища были здесь, видно, не редкостью, потому что толпа привычно повалила в центр двора и стала образовывать полукруг. Туда же подъехал и возок скоморохов.

При первых звуках музыки Просини оживился, что-то быстро залопотал, попытался запеть. С пением не вышло, он подскочил к Матвею, оттолкнул его, начал открывать окно. Наконец после суматошной борьбы с запором оно отворилось, и в комнату ворвался свежий ветер с разноголосым шумом затеваемой потехи.

— Ого-го!.. — замахал руками Просини. — Веселиться будем тут, на том свете не дадут!

«Вот и тебе, знать, дурь в голову ударила, — подумал Матвей. — Пора усугублять!»

Он наполнил кружку вином и протянул Просини. Тот выпил, утерся и посмотрел на Матвея:

— А ты что же?

Матвей покачал головой, запахнулся — ему стало зябко. Просини застыл, что-то вспоминая, потом вдруг опять засуетился, расстегнул куртку, снял ее и протянул Матвею:

— Не вы-ко-бе-ни-вай-ся, Матвеек! — отчетливо проговорил он. — Возьми мой куртка и грейся.

За утро Матвей уже успел попривыкнуть к странностям речи своего собеседника. Удивили его не слова, а забота великокняжеского лекаря. «Может, ты вовсе и неплохой человек, — подумал он, кутаясь в куртку и ощущая ее непривычный запах, — но упоить я тебя должен сейчас обязательно! Чтоб не путался под ногами и дела нашего не портил. Так что не обессудь…»

Он снова налил вина и сказал:

— Во Фрязии искусный и добрый народ. Выпьем за твою родину, синьор!

Глаза Просини увлажнились, он всхлипнул и стал что-то тихонько бормотать. Матвей встал и подошел к окну. Во дворе уже все было готово к началу представления — замолкли гудочники, стихли зрители. Дюжий поводчик, взобравшись на камень, объявил, что показ будет про то, как новгородцев от латынянства отвратили.

— Пришедши латинский бискуп на новгородскую землю! — крикнул он.