Предтеча(Повесть)
Шрифт:
— Письмо с тобой? — спросил Матвей, когда к нему подвели побитого человека в изодранной одежде.
— Куды там, тотчас отобрали! — ответил тот, плохо ворочая языком.
— Отдай письмо, господин! — обратился Матвей к мухтасибу. — Опять уговор ломаешь?
— Зашем ломаешь? Говорил вернуть Вепирь? Бери! Говорил вернуть Вепирь с письмом? Нет! Тада не бери!
— Так я все дело заради этого письма затеял. Выходит, ты меня за мою лечебу еще и обокрал!
— А зашем тибе письмо?
Матвей доверчиво наклонился к мухтасибу:
— Говорил мне один человек, что братья-царевичи супротив Ахмата крамолу затевают и будто в письме про это прописано. Так если я доведу
Мухтасиб подумал и бросил Матвею звонкий мешочек:
— Вот тибе за письмо! — Он поколебался и бросил еще один, помельче: — Вот тибе за молчание! А пиред хан я за тибя скажу. Коль не дурак — станешь уртак. — Он громко засмеялся вышедшей складнице.
34
Уртак — купец, ведущий торговлю хана.
Еще через час мухтасиб стоял перед Ахматом, склонившись в глубоком поклоне.
— Великий хан! Мои люди перехватили письмо к царевичу Муртазе от его нечестивого брата Латифа. Из письма следует, что братья хотят захватить трон Большой Орды, когда ты пойдешь походом на Москву.
— Ты в своем ли уме, мухтасиб?! — вскричал хан.
— Я бы с радостью обезумел, если б это помогло стать моим словам ложью. Погляди сам! — Мухтасиб подсеменил к Ахмату и, не разгибаясь, протянул ему свиток.
Ахмат внимательно осмотрел его и остановил взгляд на печати.
— Тамга настоящая, Махмудова, — проговорил он. — Это ведь ее стащил Латиф, убегая из наших степей. Неужто и в письме написано так, как ты сказал?
— Так, повелитель, — вздохнул мухтасиб.
— Тогда нужно отбить охоту у Муртазы садиться на чужое место! — Ахмат помолчал и вдруг зашелся в громком крике: — На кол! На кол!
Неожиданный гнев и ханская немилость мгновенно разнеслись по дворцу. Люди, еще утром искавшие дружбы с кэшик-бегом, сразу отворотились и стали проклинать его. Оказалось, что добрая половина уже давно подозревала Муртазу во многих нечистях, но их скудный разум не смог связать отдельные части воедино.
— Только мудрость великого хана, — добавляли они восхищенно, — может срывать темные покровы с ночи и просветлять ее.
А Муртаза, потеряв свою недавнюю гордость, катался по полу, гремя железными цепями, и исступленно твердил о своей невиновности.
В громогласном хоре осуждающих и клеймящих не было слышно лишь голоса бекляре-бега. Осторожный Кулькон, по обыкновению, старался удержать Ахмата от решительных мер:
— О повелитель! Власть должна не только карать, но и защищать припавших к ее ногам. Муртаза долгое время верно служит тебе, а ты хочешь казнить его по первому же навету. Ведь может быть и так, что Муртазу оболгали.
— Настоящий воин сразу же убивает врага, обнажившего саблю! — сказал сурово Ахмат. — Рассуждение же может только погубить воина!
Кулькона поддержала хатун Юлдуз.
— Это дело всего нашего рода, а не только твое, — говорила она Ахмату. — Пусть все племяшей судят и выносят свой приговор. Тогда не ты один, а все мы за их смерть в ответе будем перед аллахом.
Ее вмешательство оказалось более успешным: Ахмат велел отложить казнь Муртазы до полного выяснения дела. В Литву тотчас же снарядили небольшой отряд, который должен был разыскать Латифа и мертвым или живым доставить его хану. Отряд возглавил новый ханский любимец Чол-хан. Выбор Чол-хана, враждовавшего с Муртазой, не оставил сомнений в том, что решение хана о казни не отменено, а только отложено.
— А
— Посла задержать, высказать ему мое нелюбье и вдвое урезать кормление! — не раздумывая ответил Ахмат.
— Не усмотрит ли он в такой решительности отказ от нашей унии с Литвой? — Кулькон, как всегда, был осторожен.
— Не усмотрит, у него ведь только один глаз! А усмотрит— я ему и второй выну! — И Ахмат злобно захохотал.
Глава 6
НА МОСКОВСКОЙ ЗЕМЛЕ
На все свой ход,
на все свои законы.
Меж люлькою и гробом
спит Москва…
Одной из главных забот Московского государства была защита своей границы с Диким полем. Она в ту пору тянулась от литовской земли по рекам Угре и Оке вплоть до многострадального Великого Рязанского княжества, еще не входившего в состав Московского государства. Иван III понимал, что без постоянного войска остановить татар на границе нельзя. Развернутые там малолюдные сторожевые заставы могли в лучшем случае заблаговременно упредить коломенский сторожевой полк о движении неприятеля, а тот — сдержать его до подхода главных сил. Такой устрой был рассчитан на войну с большим татарским войском и оказался совершенно бессилен при нападениях быстрых разбойных отрядов. Московские правители давно уже мечтали о создании надежного противопольного вала, о который бы разбивались как большие, так и малые силы. Его главными узлами должны были стать крепости порубежных городов: Опакова, Медыни, Воротынска, Калуги, Алексина, Тарусы, Серпухова, Каширы и Коломны. Между крепостями мыслилось устроить засеки и завалы, чтобы лишить татарскую конницу быстроты движения, а на дорогах и тропах учредить особые кордоны. Однако на деле все это оставалось только замечательным замыслом. У порубежных князей недоставало собственных сил, чтобы укрепить городки, поэтому задуманные крепости не только не усиливались, но, наоборот, под действиями разбойничьих набегов все более приходили в упадок.
С появлением опасности нового татарского вторжения Иван III опять вернулся к старой затее, но решил привлечь к ней все население своего государства. Он обязал городских наместников, бояр и подручных князей послать в порубежные городки по определенной верстке рабочие артели с необходимым нарядом и кормом. Месяц прошел, но дело не сдвинулось. Большой московский наместник Иван Юрьич Патрикеев, руководивший укреплением южной границы, грозил ослушникам всякими карами, но те только посмеивались в ответ, а иные объясняли: «Мы согласие на новое тягло не давали. Пусть великий князь через договорные с нами грамоты не переступает, не то от него отъедем». И могли отъехать! Ведь отношения великого князя с его подручниками строились пока еще на договорных началах.